Сибирские огни, 1973, №9

— Прямой укор тебе... Ты кушай, кушай! Директору института негоже быть таким тощеньким. Худые —злой народец, а злость со­ ветчик коварный. Злость — враг, а ум — друг. Расположившись в низком кресле, Гайдашев отражался весь в огромном, чуть не во всю стену, зеркале. Курносое личико моложаво, бороденка не шибко растет. Если отпустить, будет как у покойного де­ да, старого «машстроевского» кузнеца Данилы Гайдашева мягкий, щекочущий помазок... Привычным жестом отбросив со лба поредев­ шую прядь, потрогал шрам-вмятину — фронтовую мету- Нет людей, довольных своим портретом, но иные умеют не заме­ чать, как они выглядят. Когда-то до него долетало, что он «хорош со­ бой», а сам видел себя курносеньким недомерком. Но в зрелые года стал выручать мальчишеский склад характера. И если б не солдат­ ский шрам да не седина, рано просекшаяся сквозь остатки каштано­ вой шевелюры, пребывать бы ему до старости в юнцах. А все эта дурацкая привычка поглаживать вмятину на лбу так и толкает в зеркало глянуть... Чтобы занять руки, потянулся к прием­ нику, и неразборчивые волны эфира ворвались бестактно: «Адресован­ ная другу, ходит песенка по кругу...» — проникал сюда неискренний голос вкрадчивого певца. Не дав допеть, выключил приемник. Его друг настроен воинствен­ но и не предвидит всех последствий. Хотя по сути он прав. Гайдаше­ ва и самого злит: ну, почему невозможно договориться попросту? Те, «верхние», отгораживаются от «нижних», а производственникам и впрямь приходится повторять те же поиски. Вахтангу легче судить — не над ним нависла эта могучая тень. Сам же Гайдашев пожизненно спаян с учителем невидимой^ силой притяжения. Но и покоряться судьбе, смиряться с обстановкой то­ же не в его правилах. И Кулагин-2 признался своему парторгу. — Заводы уже забрасывают удочки: как у нас дела... — Знаю. И надеюсь, ты их информируешь, нет? — Информирую, нет, — рассмеялся Гайдашев. — То есть пока уклоняюсь. Но сколько можно быть собакой на сене? — Ну, если умом ты это уже понял, то переходи к действиям. Даю тебе сутки сроку, дошло? Ничто так не злит его, как собственная нерешительность. А ког­ да злишься на себя, то раздражение легче срывать на друге. — Будешь подталкивать, — добьешься, что я поверну по-своему. — Такой же ты упрямец, как и твой гениальный старик, ле­ гонько толкнул его в грудь Вахтанг. — И все-таки повернешь, куда надо! Затем налил крепчайшего чаю в узорные чашки, похожие на дет­ ские ведерки для песка, столь яркие, что от них пестрит в глазах. Здесь все разноцветно, и утварь, и еда. Из батареи банок и баночек ■ всех ягодных оттенков, от бордового до золотисто-янтарного попро­ буй-ка выбери себе по вкусу. А Вахтанг смакует: —- Тебе какого варенья, кизил или ай в а ? Есть еще инжир, персик... — Любого клади. Но тот медлит, как бы кичась многоцветьем своих яств. _ Тогда я угощу тебя алычой. Мама прислала с оказией. — И запел: — Цветет в Тбилиси алыча не для Владим Климентьича, а для Михал Терентьича... Наполнив розетки, сам испробовал первую ложечку, смолисто­ тягучую, и умилительно поцокал языком: «Тц-тц-тц, только для Ми­ хал Терентьича и Вахтанг Илларионыча...» Прикрыв глаза, сделал несколько глотков из узорчатой чашки. Потом нацедил другу чачи и щедро закрасил ее кровавым соком граната, символически предве