Сибирские огни, 1973, №9
слабляющая, дремотная успокоенность охватила его. Ни мыслей, ни же ланий — полная отрешенность от всего и от самого себя, как будто он выполз, как змея при линьке, и из своей плоти, и из своей души, оставив в них все тяжелое, злое, больное, и теперь лежал изнеможенный, удив ляясь и страшась своей непорочности, легкости и незащищенности. — Еще деревня, государь! Кинутая... Но дымок!.. — Какой дымок? — Да от живых — дымок!.. Не все убёгли! Кто-сь там есть! Тата ры уж пустились!.. Доглядят!.. И к тебе доставят, кого сыщут. — Не все убёгли?!.— Иван выскочил из саней.— Коня, песья твоя плоть! — кинулся он к Ваське и стащил его за ногу в снег.— Подсоби! Васька угодливо очетверенился, подставил спину, напрягся... Иван тяжело наступил на него, оттолкнулся, впрыгнул в седло. Жеребец яро стно понес его к опушке, где белыми комками торчали избы, вжавшие ся в снег по самые крыши. Изб было немного — с полдюжины, но, ког да Иван подъехал поближе, он увидел под снегом остатки пожарищ и по ним присчитал еще с десяток. Большая была деревня и, хоть стояла на новом, необжитом месте, не бедна: на оставшихся избах крыши из смоленого теса, дворы обширны, с хлевами, амбарами, с колодцами, ты ны не плетенные, а набраннные из соснового колья — надолго городи лись. Такая деревня и под Москвой в педкость. Узпи ее Иван не поки нутой, не спаленной — порадовался бы!.. Теперь только зубами скрип нул. Сколько уж обживает он этот край!.. Людей, что селятся здесь, от податей освобождает, из казны на подъем дает, войско в Невеле держит для защиты рубежа, чтоб спокойно, без страху селился и жил здесь люд. Местные ни в посоху, ни в рать не берутся, дорог не чистят, мостов не мостят, к городу камня, извести и колья не возят, на яму с подводами не стоят, ни наместнику, ни войску корм не дают — и суд им особый, и тор говля без мыта... Но все равно народу по порубежыо не густо. Не лю бят селиться в таких местах. Беспокойно. Лучше подать платить, и доро ги чистить, и корм готовить, и в посоху ходить, чем каждый год загады вать и ждать — будет война или нет. Как война — порубежные или в плен, или по миру с сумой. Возле самой деревни снег был еще глубже. Жеребец приустал, ос- мирился, пошел тише. Иван подъехал к самым избам. Татары замерли. Симеон, сидевший в седле, как на лавке, спрыгнул в снег. — Один словили!.. — сказал он и блеснул глазами. — Где? —нетерпеливо дернулся Иван. — Мы его аркан путал.—Симеон повернулся, указал рукой. Иван увидел на одном из коней лежащего поперек холки связанного мужика. — Распутать! Татары стащили мужика с коня, развязали, поволокли к Ивану. Мужик был стар и хил, седая борода его была изжелто-зелена от избяной курни, глаза закислы... Он хныкнул, повалился в снег, бойко запричитал: — Помил, болярин!.. Помил!.. Стар я!— Он запрокинул голову, по казывая свое лицо Ивану.—Помирать остался! Помирать, болярин! Ку- ды мне присмертному в чужу землю?! — Встань...— нахмурив брови, сказал Иван. Мужик быстро поднялся, держа голову запрокинутой и не переста вая причитать: . „ , — Помил, болярин!.. Стар я!.. Кой те ущерб от единого? Все сошли! Все!. Как и велел болярин! Один я остался! — Замолчи! Мужик замер с открытым ртом и испуганными глазами. — Ай, башка пустой! — сказал ему Симеон и шиигнул в бок руко ятью плетки.— Какой боярин? Царь!
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2