Сибирские огни, 1973, №9

к его покладистости. Мог и поворчать, и посамовольствовать — все схо­ дило ему с рук. Даже советы решался давать боярину, которые тот так же, как его ворчание, принимал со спокойным молчанием. — В деревеньку бы завернуть — поснедать?!. — Погоняй, погоняй!.. Не помрешь за десять верст. — А деревенька-то ладная! Видать, дворовая! Наши, луцкие,— то­ же кадась заглядными были!.. Нынеча совсем зануждились... По дву ра­ за на году походы, и все через Луки. Последний хрен без соли доедаем! По дороге тянулись обозы — в Москву, из Москвы... Возница не пропускал ни одного. — Эй! — кричал он встречным.— Пошто Москву отодвинули? Еду- еду — не доеду! — К доброму гостю Москва навстречу катится, а от худого пя­ тится! — отвечали обозники. Челяднин вздрагивал от громких выкриков возницы, отрывался от своих мыслей, начинал смотреть на дорогу, на заснеженные поля, глад­ кие, как натянутый холст... На их выблещенной глади лежал слабый от­ блеск тускло проглядывающего сквозь облака невысокого солнца. Иног­ да свет солнца прорывался сквозь тусклую завесу, освещал затененную низким небом даль, и становилось видно, как с неба, будто с горы, ска­ тываются за пологий край полей тяжелые глыбы облаков. Дышалось легко; оттепельный воздух был жесток, но свеж и лишь чуть прохладен. Приятная, бодрящая истома отяжеляла тело. Не хоте­ лось поднимать даже век, но мысли работали напряженно. Думал он о царе, о его неожиданной перемене к нему, думал о Курбском, о его отча­ янии и страхах перед царем, думал о князе Владимире, о его матери — княгине Ефросинье, с которой свиделся в Старице, заехав туда по прось­ бе князя. С княгиней он проговорил чуть ли не всю ночь. Раньше ему никогда не доводилось говорить с Ефросиньей, и видел-то он ее мельком всего несколько раз: за мужем, князем Андреем Старицким, жила неза­ метно, а после смерти его, когда вышла из темницы, вовсе затворилась в Старице, не выезжая даже на богомолье. Последний раз он видел ее лет пятнадцать назад, на царской свадьбе... Тогда она всех привела в ужас, явившись на свадьбу с распущенными волосами. Все знали, что после гибели мужа Ефросинья дала обет до конца своей жизни быть в воло­ сах1, и все восприняли это не только как горькую странность ее души, но и как тайный вызов царскому дому, бунт против которого и привел к гибели князя Андрея. Однако никто не думал и не ожидал, что Еф­ росинья посмеет и в открытую так дерзко повести себя. Челяднин помнил, как, еще при венчании Ивана на царство,— неза­ долго до его свадьбы,— митрополит Макарий отстранил Ефросинью от поднесения ему царственной цепи — все из-за ее распущенных волос,— и как просил потом — на свадьбе, убрать под убрусник волосы и не ом­ рачать царю радости напоминанием о жестоком -зле, к которому он не был причастен. Как тогда ответила Ефросинья митрополиту!.. Помнит Челяднин ее страшные слова: — Церковь святая печалуется о клятвопреступниках? Не потому ли, что сама благословила их злодеяния? Омрачился митрополит, так омрачился, что и отвечать на ее злое нарекание не стал, только перекрестил ее молча, словно отпускал ей грех или открещивался от ее кощунственного взбредения. Дары свадебные подносила — волосы по плечам, в глазах стылая пустота, будто она опрокинула их в себя и выстудила холодом своей ду­ ши. Кланялась низко-низко — в самые ноги... Иван хмурился — по- 1 Б ы т ь в в о л о с а х — носить траур.