Сибирские огни, 1973, №9

сникают или потупляются души. Он допытывал мирно и ласково, как допытывают о боли, чтобы унять ее. Все самое сокровенное тянулось из души на зов его чутких глаз: унималась ненависть, никло зло, исчезали обиды, сомнения, страхи,— душа очищалась легко и свободно, без долгих молитв и взываний. Гла­ за Спаса пророчили радость, большую и светлую радость — и в этом, и в ином мире, которому он один был и провозвестник, и свидетель. Смя­ тенный дух и сознание оживали пред его доброй и мудрой неколебимо­ стью, и за ней, как за неразрушимой защитой, нарождалась в успокоен­ ной и освобожденной душе ее собственная сила — сила восторжество­ вавшего добра. Этим-то и влек к себе Челяднина рублевский Спас. Он никогда не видел в нем бога, он видел в нем человека, и приходил к нему как к че­ ловеку, порой будучи не в силах осенить себя перед ним крестом. Последний раз он приходил к нему десять лет назад — изгнанни­ ком, отверженным... Всю свою злобу, ненависть, всю свою боль, тоску, отчаянье принес тогда он пред его глаза, и они помогли ему выстоять, помогли сохранить надежду и веру в свою правоту. Теперь он принес к нему свои сомнения. О многом он хотел поведать Спасу, от многого избавиться — с его помощью, во многом утвер­ диться... Все тот же чистый взгляд, уверенный, чуткий, и все та же нерастор­ жимость силы и добра в его спокойствии, над которым ничто не власт­ вовало в этом мире. Челяднин стоял замлевший, не чувствуя ни рук, ни ног... Он словно приподнялся над собой, оставив на холодных плитах храма всю тя­ жесть своей души, скопившуюся в ней за долгие годы изгнания. Сквозь жухлый мрак, лишь чуть разжиженный редкими свечами, на него смот­ рели глаза, которые теперь еще сильней, чем прежде, казалися ему жи­ выми. За его спиной тихо молился монах, встретивший его в храме и при­ ведший к алтарю. Челяднин повернулся к монаху, сказал: — Отче, грешен я! Не могу пред ликом его крестом осениться! Неожиданное признание Челяднина как бы смутило монаха. Он прервал молитву, поднял глаза на икону, долго, неотрывно смотрел на нее. За алтарем, под крутыми сводами, сырой холстиной висел мрак. Ти­ шина и покой стерегли каждый шорох. — Разумею тя, сын мой...— неожиданно громко сказал монах, словно хотел отпугнуть эту прислушивающуюся тишину. Челяднин вздрогнул от его голоса — никогда он не слышал, чтоб так громко говорили монахи. Ему показалось, что и у Спаса от неожи­ данности дрогнули глаза. — Став послушником, поперву паче неволил себя... Грешною мыс­ лью терзался, что — не бог он!.. Ликом истинно он человек. Грешно крест пред человеком возносить. Но посем уразумел всей душой своей, аки доступно уразуметь пребывающему в мире сем, что он бо и есть ис­ тинный бог, иже на небе и в душах наших. — Просвети, отче!.. — Пред ликом его, сын мой, душа якобы вновь нарождается. — Истинно так, отче!.. Дух ободряется, будто к свету приходишь... Доведи, отче,— сила какая в нем? — Сам како мнишь? — Мысли мои не ясны, отче... Мню — мастера искусность тайная!.. — Оные образа искусней писаны: колер паче лен, золото чище... Святой Петр, митрополит московский, писал многие иконы святые, ви­ дом чудные... Святой Федор, архиепископ ростовский, писал також мно­ гие иконы чудные... На Москве обретается его письма икона-деисус у святого Николы на Болвановке. Доводилось тебе ее зреть?