Сибирские огни, 1973, №9
Только смех Шуйского никого не успокоил. Воеводы заерзали, за вздыхали, стали по одному вылазить из-за стола, кланяться князю... Князь никого не удерживал — он, видать, и сам был рад их уходу: мол ча принимал поклоны, молча выпроваживал глазами из горницы. Когда за столом остались лишь Оболенский, Хлызнев да Серебря ный, Шуйский зачерпнул из ендовы полный черпак вина и, не перели вая его в свою чашу, хлобыстнул одним духом, как будто выплеснул за спину. — Разбеглись!.. Се их Щеня распужал! Он на конюшню, а они под образа!.. Ну, да хрен по хрену!.. Мы Рюриковичи, князь! Мы как персты в кулаке! — Он сжал кулак, повертел его перед своими глазами, показал Владимиру — тот ободренно улыбнулся.— Нас нелегко одолеть! А тем соплехлебам он споро хребет сломит! — Что же, пора и честь знать,— сказал, поднимаясь из-за стола, Че- ляднин.— Вам от заутрени в поход, мне — в путь. Славной победы же лаю вам, воеводы, и да убережет вас бог от шальной беды! В живе и здраве хочу узреть вас всех на Москве. Тебе, князь, великая благодар ность и низкий поклон за гостивство...— Челяднин низко поклонился князю.— За честь, за величание!.. Вам також, воеводы!.. — Путь твой на Ржев, боярин,— сказал Челяднину Владимир.— Не обмини Старицы... Заверни, поклонись матушке! Вздраве, скажи, я и в печали о ней! Пусть молится обо мне... И женишке перекажи мое слово любезное и печаль мою о ней. Дело ратное, скажи, захватило ме ня. Поуправимся с крепостью — на рысях прискочу. И еще скажи: цар ской милостью я оделен и с царем поруч на крепость иду. Пусть молят ся обо мне!4 4 Боярин Челяднин подъезжал к Москве по Можайской дороге. Ночь он отночевал в Звенигороде — у городского наместника, а утром чуть свет отъехал на Москву. С радостью и облегчением проводил его со своего подворья звени городский наместник. Отлегло у него от души: думал, небось, загостится опальный боярин... Трусил наместник, берег свою голову. Знал он доб рую старую заповедь — не лезь зернинка меж жернова,— и жил по этой заповеди. Да Челяднин и не обиделся на негостеприимство наместни ка,— подумал лишь с горечью, отъезжая: «Застращал царь-батюшка! Уж и гостеприимством боятся провинить!» Покидая Звенигород, Челяднин прежде заехал в монастырь Савы Сторожевского — поклониться Спасу нерукотворному... Знаменит был сторожевский Спас... Написал его лет полтораста на зад московский иконописец Андрей Рублев по слову самого Савы Сто рожевского — основателя и первого настоятеля монастыря, и пошла с той поры по всей русской земле молва о добром Спасе Звенигородском, который одним своим взглядом приносит людям радость и утешение. Впервые увидел Челяднин эту икону лет сорок назад, когда сопро вождал, отправившегося на моление по подмосковным монастырям, ве ликого князя Василия, отца нынешнего государя, и с тех пор он уже ни разу не проминул Звенигорода, не преклонив головы перед поразившим его образом. .Могучей, не человеческой, но и не божественной добротой оживил глаза Спасу Рублев. Он смотрел с алтаря пытливо и чутко, но спокойно, не осуждая и не грозя, как будто забыв о греховности рода человече ского, образумить и возродить который он был призван. Пытливость его тоже не была той страшной, всевидящей пытливостью, от которой
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2