Сибирские огни, 1973, №9
друг на друга так, словно каждый уступал другому честь говорить пер вым. — Не почитаете вы, бояре, книг! —с издевкой протянул Иван.- А ведь еще в Изборнике великого нашего князя Святослава речено: «Добро есть, братие, почитанье книжное, паче всякому христианину! Красота воину —оружие, а кораблю ветрила, тако и человеку почита ние книжное!». — Хе!..— ощерился из угла Федька Басманов.— Пронскому крест на грамоте в тягость, а ты ему про книги! —• Такое лишь от тебя могу терпеть, государь,— надрывно выда вил Пронский и люто глянул в угол, на Федьку. — Ну и внемли сему так, будто я тебя укорил! — сказал Иван. — Симеон Касаевич — татарин, а русской грамоте выучен! Симеон Касаевич закрыл рот, а щелки его глаз стали еще уже — он смеялся. — Татарин смеется над тобой, Пронский! Ых-х! — выстонал Иван и крикнул: — Сгинь с моих глаз! Пронский хапнул с лавки свою шубу, уронил, снова хапнул и, не одевая, потащил ее за дверь. — Так что ж, бояре? — враз успокоившись, лишь только за Прон- ским захлопнулась дверь, заговорил Иван.— Никто не продолжит? — Велишь, так я продолжу,—сказал Челяднин. — Велю! — Великий князь Володимер споведал своим князьям, и боярам, и всеводам, что дело прародителей своих и отца своего Всеволода Ярос лавина продолжить тщится, и вопросил у них: «Каков мне совет воз даете?» — Истинно, боярин! Радуюсь тебе! Челяднин пропустил мимо ушей похвалу даря, ровно договорил: — И ответили великому князю Володимеру Всеволодовичу князья, и бояре его, и воеводы, изрекши ему: «Сердце царево в руце божии, якоже есть писано, а мы вси рабы твои под твоею властию!» — Сердце царево в руце божии!..— вскочив с лавки, громко повто рил Иван и метнулся вдоль стола, чуть не загасив свечи в шандале.— А мы вси рабы твои под твоею властию! Вот, бояре, чем сильны и мо- гутни были предки наши!.. Купностыо и согласием! Вы же речете мне: «Веруем в веру, юже предаша нам отцы наши!» — и противитесь мне! В думе вопите юродных пуще, взывая урезонить меня святым крес том! — Иван стал за спиной Касаевича, положил ему руки на плечи,— губы его озлобленно задергались...— Укорительные и гневные послания *шлют обо мне: царь — чернцам убогим по монастырям и скитам!.. О кривине суда царского печалуются! О поругании невинных!.. Кары божь ей на меня просят!.. Я же терплю, царь, верой отцов и дедов моих укреп ленный!.. Не гоню их прочь с глаз своих!.. Разве самых никчемных... Со вокупляю их и реку им по завету моих прародителей: «Каков мне совет воздаете?» — Башка резать надо,— сморщив лоб, сказал Касаевич. Иван вдруг захохотал — истошно и страшно... Из глаз у него пока тились слезы — непритворные слезы его яростной радости. Иван оборвал свой хохот — как захлебнулся им. Вернулся к лавке, но не сел. Он долго смотрел на чертеж, вздрагивая от каждого вдоха и выдоха, вертел на пальце перстень с печатью и, вдруг, сняв его, поло жил на чертеж, на то место, где жирно, киноварью было выведено — «Полоцк». — Завтра от заутрени выступаем, воеводы! — хрипло прогово рил он. Воеводы сошлись к столу. Глаза их вперились в перстень, и каждо му, тяжело и неотвратимо, легло на душу — Полоцк.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2