Сибирские огни, 1973, №9
Челяднин вскинул глаза на Оболенского — тот насупился, огруз в седле, будто упустил стремена, и таким он вдруг старым показался Че- ляднину, таким беспомощным, с одной лишь привередливой спесью и заумью, что его так и взмыло дразнуть напыжившегося княжонка, чтобы хвть злость появилась в нем. — Ни у твоих дедов, ни у отцов добрых холопов в услужении не было,— сказал он ему с грубоватой строгостью,— а у него цари и царе вичи, сам речегиь, тенью при нем! — Эк, цари?! — не то удивился, не то растерялся от такой неожи данной для него прямоты Челяднина Оболенский.— Татаровя!.. Оболенский чуть тронул коня вперед, показывая Челяднину, что больше не желает говорить с ним: запоздавшая обида хлестнула-таки его по сердцу. — Сие-то и важно, князь! — с прежней строгостью сказал Челяд нин и нарочно приглушил голос, чтоб принудить Оболенского придер жать коня.— Твои деды, да и его, к татарве на поклон три века ездили, сапоги их лобызали... А у него они на своре, как борзые! — Дивно от тебя такое слышать, боярин, — сказал с укоризной Оболенский.— В нашем роду вельми чтят твой род, а тебя почитают осо бым почтеньем — за все твои лиха... Не от бога они! — Горе мне, коли только за лиха почитают меня,— обронил Че ляднин. — Не от бога они! — увещевающе и настойчиво повторил Оболен ский. — Все от бога,— сказал спокойно Челяднин. Его спокойствие, видать, сильней всего и обидело Оболенского. Он хоть не отъехал от Челяднина ни вперед, ни в сторону, но до самой Раз рядной избы больше не заговаривал с ним.2 2 Разрядная изба стояла в дальнем конце площади, у начала широ кой и длинной улицы. За избами виднелся высокий остроконечный вось мерик деревянной церкви, в которой отстаивали обедни, заутрени и ве черни воеводы. В прошлый поход бывал в этой церкви на службе вместе с воеводами и царь — теперь для неге служили в Иоанновской церкви. Служил Левкий, к которому с недавних пор печему-то стал благоволить Иван. Чем-то подкупил-ожесточившуюся душу Ивана этот хитрющий и ловкий в любых делах чернец — то ли своей прошлой враждой к Силь вестру, то ли своей преданностью иосифлянам, ибо Иван больше всего любил в людях — преданность, а может, плутовством и разгульностью, которыми тоже был славен чудовский архимандрит. Даже духовника своего — протопопа Андрея — не взял Иван с собой в поход, а Левкия, приехавшего в Луки нежданно-негаданно, допустил к себе, и так близ ко, как когда-то допускал только Сильвестра. У Разрядной избы двое стрельцов-стражников кинулись встречать Челяднина. Раскутали его из шуб, помогли выбраться из саней. Челяд нин качнулся на замлевших ногах, стрельцы испуганно подхватили его под руки. — Ну-ну!.. — с нарочитой строгостью сказал им Челяднин.—Уж и шагу ступить не даете! На крыльце, закинув за упертые в бока руки длинные полы шубы, стоял князь Серебряный. Алый, с золотыми шнурками кафтан, выстав ленный из-под шубы, сиял... Он медленно сошел по ступеням вниз, размахнул от груди руки, громко сказал: — Здравствуй-ста, мил-боярин! Снова бог шлет тебя в мои объя тья!
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2