Сибирские огни, 1973, №9

Дивно было Курбскому. Впервые он ехал по Руси через ямы и впер­ вые прослышал об этом... Ужас охватил его. Видел Челяднин, что от многого отвратило князя это, узнанное им. Он же, Челяднин, за десять лет беспрестанных переездов понаслышался такого, что — завязывай глаза и беги на край света! Улочка, по которой даже с помощью Оболенского с трудом протис­ кивались сани Челяднина, наконец выбилась к площади. Площадь была грязная, изнавоженная, истыканная коновязами — возле коновязей ку­ чи соломы, черные вытаины от костров... Поодаль, на взгорке — куполь­ ная часовенка, возле нее, черными рядами, как гробы,— пушки. На тя­ желых, четырехколесных катках — большие, стенобитные, на двухко­ лесных — поменьше, для дальнего и среднего боя. Пушек много: впере­ ди, в двух рядах по семи — большие, да шесть рядов малых. Тут же, знаменитые еще по казанскому походу, самые большие пушки — «Мед­ ведь», «Павлик» и «Орел». При осаде Казани эти три пушки за один день боя сбили до основания сто саженей городской стены. Казань бы­ ла деревянная, но Иван испробовал свои пушки и на каменных крепос­ тях — в Ливонии: ни Дерпт, ни Феллин с тройным рядом стен не устоя­ ли против них. Челяднин не смог пересчитать пушки — на глаз только прикинул, подумал: «Велик наряд — до сотни, поди... Не иначе как на Полоцк намерился. Разумен, разумен!.. Заберет Полоцк —до самой Вильны путь не граден! Всполошатся паны-рада!.. Мира запросят! Запросят — како еще?! А ему много и не надобно. Даст он панам-раде мир, а своим на хвост сядет. Сядет, да так, что и не шевельнутся... Лишь прискачут к нему послы от Радзивилла да Жигимонта, в сторону бояр он уже и не глянет». На площади вертелось с десяток всадников. Лошади под ними бы­ ли горячи, невыезжены, всадники с трудом сдерживали их. — Татаровя,— склонившись с седла, сказал Челяднину Оболен­ ский.—Тот, в лисьем башлыке,—царь Касаевич, казанин... А на соло­ вых -т- царевичи... Бек Булат, Кайбула и Ибак. Царя ждут. Тенью при нем... — Пошто ж так?— с удивленным довольством спросил Челяднин. — А пошто?!. Поди пойми — пошто? — еще ниже склонившись, ти­ хо сказал Оболенский. — От нас щитится! -— Со страху?.. — От презренья! А более всего...—Оболенский совсем сполз с сед1 ла, приткнулся к самому лицу Челяднина,— ...я ин гадаю — злохитрст- вует! Чтоб повинить нас, будто и жил с нами с опаской. Да и воинни- кам, и черному люду показать: вот, мол, каки у меня бояре — страшусь перед ними за живот свой! — Ну, князь,— засмеялся Челяднин.— Пустое!.. Честью дарит та­ тар царь! Они честь любят не мене нашего!.. — Велика ли честь?.. Сворней — по каждому следу! В Разрядную же избу один Касаевич вхож. А царевичам — не велено! При своих всегда! — По их же обычаям и не велено. У них при царе даже мурзы и беи в пороге сидят. — Уж и нам ли, при нашем царе, в пороге сидеть? — надменно от­ кинулся в седло Оболенский.— Не то ли тщишься сказать, боярин? — Тебе, княжич, вовсе еще не пристало о месте думать,— сказал спокойно Челяднин и дружелюбно посмотрел на Оболенского.— Служ­ бы ищи!.. Дела высокого!.. Не место красит!.. Ворона и на гнезде орла — ворона, а орел и в клетке — орел! — Я службы не гнушаюсь, боярин. Но ни деды мои, ни отцы у мос­ ковских князей под порогом не сиживали, и мне не пристало иметь сие за честь.