Сибирские огни, 1973, №9
Город был набит телегами, санями, лошадьми. Давно не видел Челяднин такого — со времен казанских походов. Большую силу собрал царь: сам шел — и шел только за победой. В Луках царь поселился в небольшой церквушке Иоанна Крестите ля, поставленной здесь еще его отцом и освященной как раз в день его, Ивана, рождения. Жил в тесной келейке пономаря и никого, кроме Федь ки с Васькой да архимандрита Чудовского монастыря Левкия, приехав шего к войску благословить ратников, к себе не допускал. С воеводами встречался в Разрядной избе, куда иногда заезжал после обедни, но ча ще — не заезжал. Зато к войску ездил по два раза на день, и случа лось — отстаивал и вечерню у походного алтаря вместе с каким-нибудь полком. Челяднин тоже встретился с царем в Разрядной избе. Сразу по при езду в Луки, еще не прознав всей сути, лишь выпытав у стрельцов на заставе, что царь живет в Иоанновской церкви, он направился было пря мо к нему в церковь, но, пока переезжал с одного конца города в дру гой, воеводы прознали о его приезде и послали ему навстречу молодо го князя Оболенского. Оболенский встретил боярина, предупредил его о царском затворни честве и не очень сдержанно, по молодости не умея скрыть своего стра ха перед царем, посоветовал дожидаться царя в Разрядной избе. Челяднин хотел было пренебречь советом молодого княжича — сам-то он не больно страшился царя, — но, видя волнение Оболенского и понимая, что он просит его не только от себя, но также и от осталь ных воевод, повернул в Разрядную избу. «В черном теле держит!» — думал он об Иване по пути в Разряд ную избу. Напуганность Оболенского и потешила его, и смутила. «Ужли так крут?.. Приблизиться страшатся!.. А келья?.. Пошто бы ему в ней хорониться? Грозу напустить и из хором можно!» Хотелось Челяднину понять царя... Воеводы непременно жаловать ся станут, совета спросят. Между собой уж, поди, все переговорили, обо всем обсоветовались, теперь на свежую голову накинутся. Накинутся — чувствовал Челяднин, по Оболенскому видел. Видать, много страху и растерянности нагнал на них этот, тайно подготовленный царем поход. Думали, небось, в запале и на радостях, расстроив ему дело весной, что не скоро ему собраться с духом — не на соколиную же охоту выезд... Да и крымца ждали... Надеялись — остепенит его татарский набег. Пере- верились в своей силе, перенадеялись... Теперь ахнули, да уж поздно! Перехитрил их царь. «Не занимать ему ума у вас, не занимать!» — думал Челяднин с невольным злорадством. Сам не знал и не понимал — откуда в нем это предательское злорадство. Много зла и много обиды на царя таилось в его душе, но всегда, как бы жестоко и несправедливо ни обходился с ним Иван, всегда он чувствовал, как сквозь все его злобствования и оби ды пробивается невольная, смущающая его гордость за царя. Не хотел он ее, стыдился и никогда никому не признался бы в этом своем чувст ве, но задавить его в себе не мог. Оно жило в нем, мучило, как какой-то тайный грех или наваждение, подтачивало в нем его собственную гор дость и волю. И сейчас — опять выползло из какого-то укромного уголка. Оттого-то и накатывается на него эта злая радость... Вспомнился ему Курбский. Прибыв в Дерпт, он рассказывал: — Вся Русь на царя, как на бога, молится! Весь черный и тяглый люд на него как на радельца своего глядит!.. На защитника!.. Прошв нас, бояр!.. Говорил он с ними однажды в Москве, на торгу, с Лобного места... Двенадцать уж лет прошло, а помнят!.. Мальцам вместо сказок рассказывают, как выходил к ним царь-батюшка! По всем весям шеп чутся... Часу ждут, когда царь силы наберет и их от бояр оборонит!
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2