Сибирские огни, 1973, №9

ют его: Кулагин-2. И хоть льстит ему сближающее прозвище, лучше бы старик этого не слышал. До тех пор пока Гайдашев трудился под его началом, само имя учителя служило щитом. Теперь же фронт обнажился. Это придало силы, но лишило гарантий. И если неудача или недоразумение, так и подмывает подняться к старику за советом, а то и за подмогой. Но учитель все еще продолжает воспитывать: я тебя отделил — учись жить своим умом. Он хотел ковать подобных себе, чтобы поковки — без трещинок, а отливки—-без раковин. Его питомцы, став на ноги, не смеют домогаться ничьей протекции — даже и его, кулагинской. Таковы уж упрямые извивы его далеко идущих замыслов: сразу и не определишь, какую участь он тебе уготовил. Странное чувство, когда вдруг чьи-то указания и приказания должны смениться собственными — ступай-ка сам, да еще и сам на­ правляй других. С ним это долгонько не случалось* куда дольше, чем со многими: по своей воле он не собирался отрываться от рожка, его вспоившего. А когда был все-таки оторван, то не окрыление пе­ режил он, а посыпались заботы, как шлак по желобу. И исследова­ ния научные причудливо переплелись с административными рассле­ дованиями— столько разных людей и спорных дел подпало под его власть. Он шутит: жизнь главы НИИ сходна с приключенческим рома­ ном — расследуешь больше, чем исследуешь. И в ответ секретарь ин­ ститутского партбюро Наморадзе как-то заметил: «Так попроси пере­ именовать в НРИ — научно-расследовательский институт!». Шутка — шуткой, но разве ученый муж не напоминает следователя, пытающе­ гося раскрыть некую тайну? Сходство очевидно. И, наверное, не слу­ чайно утра гайдашевские начинаются с 20—30 страниц детектива: одновременно и умственная гимнастика, и тренировка по язьжу — Сименон, Агата Кристи дают ему ежедневную зарядку еще до того, как встать и проглотить стакан кефиру. А если накануне выпито что- либо крепче, чем пиво, то кефир заменяется боржомом из вместитель­ ного холодильника ЗИЛ и чашкой растворимого кофе. И только счи­ танные странички дежурного англо-французского чтива не заменишь ничем. Так он привык, а привычки свои укореняет на кулагинский лад. Жену старается не поднимать рано —зачем удлинять ей день, тянущийся в тоскливом одиночестве. После того несчастного слу­ чая она вынуждена была оставить заводскую лабораторию, стала тем, чего всю жизнь боялась,—домоседкой. Он уезжает в институт, а она остается в четырех стенах. Прежде они покидали дом вместе. Он довозил ее до проходной «Машстроя», а когда еще не было у них собственного «Москвича», то доводил до вахты чуть ли не за ручку. Глядя издали, можно было подумать: какая юная пара —так они молодо выглядели. И то, что сложением она чуть крупнее его, искупалось спортивным гайдашев- ским видом — мужчина может быть и ниже женщины, но не должен казаться слабее. А у Гайдашева сложение боксерское, хотя и в весе петуха. У проходной «Машстроя» они прощались нежно. Он еще наблю­ дал, как она вышагивает к литейной, где в бытовках второго этажа размещается заводская лаборатория, а потом двигал дальше — к се­ бе, к своей «фабрике-кухне». Такая неразлучность у одних вызывала умиление, у других — скрытую зависть и незлобливые насмешки: «За рукав ее держит, чтоб не сбежала...». А у них уже сын женат. Для него это было одной из привычек. А после того несчастного