Сибирские огни, 1973, №9

Мстиславский опустился на колени и услышал, как вместе с ним, тяжело и грузно, опустилась вся толпа. — Молим тя, господи! — еще напряженней прошептал он. — Молим тя, господи! — выдохнула толпа, и пополз гул по стенам и стрельницам, по куполам, по звонницам... — Молим тя, господи! 3 К концу января зима настоялась, как пиво на хмелю: крепко, нестер- пно шибало морозом, палило жгистым ветром, будто между небом и землей металось невидимое пламя. По закуткам, по углам, по притынам набились пухнастые сугробы, повжимались в заборы, в стены изб, подлезли под самые крыши, словно хоронились от стужи. Куда ни глянь: снег, снег... Много выпало снега. Долго скупилась зима на снег, долго держала землю черной, неприкрытой, но потом рас­ щедрилась: что ни день то снегопад, что ни ночь — метель. Засыпан снегом Кремль, засыпаны слободы: по полям, по урочищам, по выгонам снегу в полсажени — не слежалого, легкого, как пух. Чуть дунет низо­ вик, и сразу же вспучивается, поднимается кверху густая снеговерть — ни неба, ни земли не видать, только белое, сизое, синее мельтешение.... Из-за Яузы, с Москвы-реки, с Воробьевых гор метутся тучи снега. Заметают площади, улицы, избы, соборы... Ночью — хоть в глаз коли: стылая, кромешная мгла. От избы до из­ бы через улицу не перейти. Закружит, завертит — в двух шагах от по­ рога запутает. Собьешься с пути—ни огонька, ни звука... Зови не зови, никто не услышит, никто не выйдет на помощь. Утро зачинается поздно. Где-то далеко и слабо засветится, будто гнилуша в темном лесу, а потом еще долго держится темень, и долго свет не может пробиться сквозь взбаламученную снежную пень. Если к рассвету не стихнет, не отпуржит, Москва так и не расшеве­ лится за весь день. Даже к полудню не соберется на торгу больше сотни людей. Два-три крамаря снимут запоры со своих лавчонок, да какой-ни­ будь неудачливый купец раскинет с досады свой товар,— авось найдет­ ся покупатель. Пробежит иззябший пирожник, грея руки на горячих пи­ рогах,— уступчивый и не такой уже навязчивый, прошмыгнет карга-во­ рожея, закутанная в тряпье, из-под которого воровато, еле слышно доно­ сится быстрый шепот: — Гадаю... ворожу!.. От глаза отвожу! Прорысит куда-то по делу слуга боярский, прокатятся сани, мельк­ нет подолом рясы какой-нибудь шустрый попик, торопясь в приход на Ильинку или Варварку, или выедет из Кремля Темкин с черкесами, про­ едется вдоль рва туда-сюда и опять уберется в Кремль В полдень стукнет на Фроловской стрельнице пушка,— полетят с ку­ полов белые хлопья, посыплется белая пыль, будто кто-то тряхнет высо­ кие, похожие на снежных баб, соборные маковки. На раскатах у пушек сменятся пушкари. Скинув бараньи тулупы, разбредутся по кабакам: покровские—к Фетинье, Никольские—в Занеглименье, к бронникам, в их питейную избу, которая прозвана на Москве «Гузном». В ненастный день после полудня совсем пустеет Москва. Расходятся с торга последние людишки, разъезжаются по гостиным дворам купцы, мытник завязывает свою кожаную сумку, несет ее на мытный двор — привешивать свинцовую печать. Тихо. Пустынно. Угрюмо. Через весь посад, через Китай-город — по Никольской, по Ильинке, по Варварке метется сквозная поземь, хлещется о кремлевские стены и