Сибирские огни, 1973, №9

воде: «не любим друг друга» — такой довод во внимание не прини­ мается. Вот если бы я не справился — меня бы живо попросили. А пока мотор тянет и внешне все в ажуре, то и не вздумывай доказы­ вать, что это место не твое- Вы замечали, как подводит работника ложно сложившаяся ре­ путация? «Человек не на своем месте» — это у нас не криминал. Лишь бы не сорвался. А урон, наносимый и делу, и тебе самому, никем не учитывается. Если я скажу кому-нибудь вслух: «Не хочу быть директором!» мне никто не поверит. Подумают, кокетничает или цену набивает. И кто поймет, как страдаю я от неправильно наклеенного ярлыка от того, что судьба не позволяет мне делать, чего я сам желаю. И когда мой учитель выделял нас, я был против и пробовал от­ казаться. Но и он, и все окружающие восприняли это, как самоотвод «для приличия». Я возражал и в более высоких инстанциях. Но и там нашли довод неопровержимый: «Кроме вас, некому! Не случайно^ же сам академик Кулагин никого, кроме вас, не рекомендует». «Убеж­ ден, что он ошибается » — «Вы что же, уклониться хотите, коммунист Гайдашев?!» —• тут уж не до возражений, и мне пришлось принять этот пост. Так я стал директором. Но что же, я должен был заодно отказаться и ото всего начато­ го мною там. «наверху»? Нет, я не принес себя в жертву и впервые поступил по-своему: рискуя вызвать гнев старика, я и у себя в «ниж­ нем» институте продолжал разработку «чистого металла». Так что кошка между нами не сегодня пробежала. Но наружу недовольство его вырвалось, как только стало вероятно, что, вопреки его предубежденности, не шлепнулись мы, а напротив опередили «верхних». Вот так, поразмыслив, я и понял, откуда это раздражение, эта вспышка — она не была внезапной... Да ведь и все кругом считали: раз Гайдашев добровольно пере­ шел из фундаментальной науки в прикладную, а из «академической» системы в промышленную, значит, он с этим перемещением согласен. Разумеется, его устраивает административное повышение. Но и, так сказать, «научного понижения» он не оспаривает. Вот так, из-за того, что я всю жизнь умел подчиняться и довольст­ воваться тем, чего от меня требовали, не ощущая себя при этом «вто­ рым сортом», кто-то вывернул мой постулат и стал взаправду считать меня ученым второсортным — исполнителем, разработчиком, а не пер­ вооткрывателем. Зато организатор он-де первосортный: шутка ли, так быстро создал активно действующий институт. И вот настал момент, сломавший схему: я достиг не того, чего от меня ожидали. Как быть? Есть два выхода: можно непредвзято пересмотреть устоявшуюся ре­ путацию и по совести оценить, что произошло. А можно и саму актив­ ность взять под сомнение, объявив ее чрезмерной... Похоже, что Кулагин склонен к последнему... Вот и живи, будто ничего необычного вокруг тебя не происходит. Живи, тая терзания в себе. А люди рядом, а целый коллектив вокруг? Как ухитриться, никого при этом не заразить своим неустойчивым наст­ роением? Ведь грош цена руководителю, который свою хандру и свои ко­ лебания с ходу переносит на подчиненных. И он прислал этого тихоню Домбро, которого за глаза называли иронически-уменьшительно —Лео, от Леопольд. На посланца возложена головоломная миссия: пусть-ка докажет не­ доказуемое, что самый короткий путь — он же и самый длинный. Дока­ жет или не докажет — это еще бабушка надвое... Но вреда такой реви­ зор-исследователь принесет охапку. Он тотчас же вносит мотив уныния