Сибирские огни, 1973, №9

Утром, ровно в полвосьмого — не раньше, не позднее! — возникает Владимир Климентьевич в самом верхнем коридоре «фабрики-кухни». Еше все ключи висят на доске. На лестнице и в коридорах встретишь слесаря, спешащего заменить горелку, или монтера с мотком провода. Их он не остановит, потому что более всего любит обмениваться го­ родскими и семейными новостями с лифтершами и уборщицами. — Как здоровьице, Ксюша, как нога? Пожилая, похожая на синюю тень, она почтительно выключает гуд- ливый пылесос: Кулагин не терпит лишнего шума, и все здесь обучены незаметности. Возможно, что Ксюшей зовут не эту уборщицу, а ту, что такой же синей тенью мелькала лет двадцать назад. Но Кулагина не пе.ребьешь и не поправишь — ритуал есть ритуал. — К погоде отпустило, Владимир Климентьевич. — Ну, погодка нынче весьма сомнительна, доложу я вам. — А все же солнышко хочет...— не решается Ксюша оспорить ут­ верждение старика. Но и как согласишься, если весеннее небо прямо-та­ ки слепит безоблачной голубизной. — Пора бы, пора,— готов и он показать свою покладистость по от­ ношению к «малым сим».— Ведь и по старому стилю апрель на дворе... Внук подрос? — Вымахал озорник — женатый уже. Похоже, что и этим опрашиванием он одолевает ее ие менее двад­ цати лет подряд. — Бежит время, ну-ну... Исполнение ежеутреннего ритуала настраивает его на отеческий лад — он сторонник «патернальной», отеческой системы руководства: подчиненные — дети его. И множественность мнений его утомляет. А об­ мен мнениями с уборщицей насчет погоды, о внуках и как избавиться от ломоты в пояснице — успокаивает и приводит к желанному равнове­ сию чувств. Так что с этим персоналом, охотно приемлющим отеческий стиль, легко ему и приятно начинать свой рабочий день. Тем более, что до появления тех сотрудников, с коими не отдох­ нешь, остается всего лишь час. И это его заветное время. Час размышле­ ний, час озарений, возникающих исподволь, самостийно. Можно запе­ реться в кабинете и перечитать написанное вчера. Делать нужно что- нибудь почти механически, а откровения всплывают сами по себе. И сперва он правит собственные рукописи, затем просматривает от­ четы лабораторий и научных сотрудников, делая пометки на полях — ехидные, убийственные в своей прицельной точности. Так он исполняет отеческий долг перед ними. И для него это д аж е не труд, а нечто подобное второму дыханию: он дышит и за себя, и за них. И неважно, как он к каждому из них относится — к одному лучше, к другому хуже. Долг есть долг, и от его исполнения не спрячешься: та­ ков удел —трудись за всех. Он за них —должен, они за него —нет. И шумок в коридоре, напоминающий, что он уже не один, воспринима­ ется как неизбежность, от которой не укрыться. Он не помнит, как и когда настроил себя на эту линию жесткости. В сущности, его окружают покладистые, тихие люди. И можно было от­ пустить вожжи. Он и сам себе бывает не люб и злится на себя порой за непокладистый свой норов, за неуживчивость, за резкость... Но ме­ нять стиль уже поздно. Ведь критический глаз прорезывается по отно­ шению к тому, кого считают ровней себе. А он сильнее их всех вместе взятых. Одно его веское слово — и рушится вал досужих домыслов, до поры именуемых чьей-то «гипотезой» или «версией». И для того чтобы без промаха побивать их модные — пусть даже заматрицированные и 2 Сибирские огни № 9.