Сибирские огни, 1973, №9

сгорел город от татарских стрел. И Кед­ рин — о том же, Жакова цитирует свиде­ тельство очевидца пожара Элерта Краузе. И у Кедрина в том же месте та же цита­ та: «И не осталось в граде пня,— писал ли­ вонец Элерт Краузе,— чтобы привязать к нему коня». Но, как и в «Зодчих», Кедрин и здесь недолго удерживается в роли простого пе­ релагателя. И вот уже в его «Коне» Гроз­ ный играет в шахматы с Басмановым, чего не было у Жаковой, воспроизводящей лето­ пись, и чего не было на самом деле. Ведь Девлет-Гирей сжег Москву в 1571 году. А к тому времени Грозный по отношению к Басманову уже успел сменить милость на гнев и отправил своего любимца на пла­ ху. А дальше — и вовсе все меньше и мень­ ше совпадений Кедрин даже не соблаз- нился любовной интригой. Он вообще не ввел в поэму Варвару Лоне. Ту самую немку Варвару, которая горячо полюбила Федора Коня, когда тот оказался на чуж­ бине. Он прошел мимо этой трогательной, под­ робно рассказанной Жаковой истории, за­ то насытил поэму другими, уже придуман­ ными им подробностями. Придумал, например, что в три (такое характерное для сказки число) дня по час­ тям пропил Конь царский подарок — тра­ ченную молью шубу. Придумал три сна, которые рассказывает Конь, уже узник Со­ ловецкого монастыря, своему сторожу —- нетрезвому отцу Паисию. То есть, начав с добросовестного изло­ жения первоисточника, Кедрин свернул на привычный ему путь легенды, сказки. Степан Щипаче'в сказал однажды, что «среди поэтов Дмитрий Кедрин,— пожалуй, единственный (по преимуществу) поэт-ис­ торик»1. Что ж, значит Щипачев не прав, потому что — какой же Кедрин историк? И вообще не понапрасну ли кедринские вещи именуются историческими? Нет, не понапрасну. И Щипачев — прав. Конечно, в том, 'что Басманов играл с Грозным в шахматы в 1571 году, факти­ ческой точности нет. Но вот каким выписан при этом Грозный: В прихож ей комнате соседней, Как и обычно по утрам , Ждал п атриарх, чтобы к обедне Идти с царем в господень храм Тому ж и дела было мало, Что на молитву стать пора: Зело корм ильца заним ала Сия п ерсидская игра! И дальше, когда Штаден со своей жало­ бой на Коня помешал-таки царевой игре: Ц арь поднялся и, мельком глянув На пеш ек сдвинутую рать, Сказал: — И нынче нам, Басманов, Игру не дали доиграть! П ереоделся в черны й бархат И, сделав постное лицо, С Басм ановым и патриархом Пошел на Красное кры льцо. 1 «Второй Всесою зный съ езд советских писателей». С тенограф ический отчет. М. «Советский писатель», 1956, стр. 136. «Постное лицо», которое сделал Иван, только что получивший удовольствие от персидской игры, очень характерно. Оно выражает и даже особенно подчеркивает двуличие царя, его холодное и расчетливое актерство. То есть как раз те черты, которые, по свидетельству историка В. О. Ключевского, были свойственны Грозному в огромной степени. Процитировав духовную грамоту Гроз­ ного, выписав из нее такие задушевные слова: «Ждал я, кто бы поскорбел со мной, и не явилось никого, утешающих я не на­ шел, заплатили мне злом за добро, нена­ вистью за любовь», Ключевский так их про­ комментировал: «Бедный страдалец, царственный муче­ ник — подумаешь, читал эти жалобно­ скорбные строки, а этот страдалец года за два до того, ничего не расследовав, по од­ ному подозрению, так, зря, бесчеловечно и безбожно разгромил большой древний город с целою областью, как никогда не громили никакого русского города татары»1. Да, эпизода с игрой в шахматы, приду­ манного Кедриным, в действительности не было. Но важно не это, а то, что случись ему быть, он был бы именно таким, каким воссоздан в «Коне». В том-то и дело, что легендарность во­ все не исключает историчности. Напротив, легенда иной раз укрупняет, сгущает, кон­ центрирует историю. «Гусляр», сказитель не привязан, конеч­ но, к факту так, как привязан к нему лето­ писец. Он может вольничать, придумывать что-то от себя, но его фантазия, его свобод­ ное обращение с фактами не противоречат ни духовному содержанию воссоздаваемой исторической эпохи, ни нравственной оцен­ ке той или иной исторической личности. А главное — легенда это не просто исто­ рия, но и с т о р и я в н а р о д н о й о ц е н к е . Народ творит ее, часто не счи­ таясь с р е а л и я м и . Он м о ж е т ' с в е ­ с т и в былине, скажем, киевского князя Владимира и татарского хана, нимало не заботясь о том, что хан этот жил намного позже Владимира и что вообще расцвет Киевской Руси и татарское иго — две да­ леко отстоящие друг от друга во време­ ни исторические эпохи. Народу это неважно. Ему ва>йна нравст­ венная оценка исторической личности. В его легендах эта личность не конкретна, а функ­ циональна. То есть является носительницей добра или зла. При этом народ постоянен в своих оцен­ ках. Они —как клички, которые прилипают сразу и навсегда. И если Владимир — всег­ да «Красно Солнышко», то Иван— всегда «Грозный». Этим и обусловлены их функ­ ции в легенде и их поведение в ней. И если в «Зодчих» замена псковитян вла­ димирцами— быть может, сознательная по­ правка истории (все-таки Псков ко време­ ни строительства храма Покрова сохранял еще статус вольного, независимого от Гроз- 'В . О. К л ю ч е в с к и й . Сочинения в восьм и томах. М., Гос. изд. полит, лит., 1957, т. 2, стр. 191.