Сибирские огни, 1973, №9

* ж * Всматриваясь в исторические вещи Кед­ рина, замечаешь одну странность. В самом деле. Roí «Зодчие», написан­ ные, как я уже говорил, по мотивам из­ вестного предания. Если верить преданию, летописи, то храм Покрова (Василия Блаженного) стро­ или п с к о в с к и е мастера Барма и Пост­ ник (впрочем, новейшие исследователи считают, что это два имени одного чело­ века). В «Зодчих» речь идет не о псковитя­ нах, а о в л а д и м и р ц а х . Но даже не это главное отличие. Кедрин вводит в повествование еще одно дейст­ вующее лицо — «монаха Андрея Рублева». Это он со своей артелью изукрасил храм «византийским суровым письмом». В рас­ сказе летописца о строительстве храма Покрова мы имени Рублева, естественно, не встретим. Еще бы! Ведь Рублев умер не только до строительства храма, но и вообще до воцарения Ивана Грозного. Это тем более странно, что, как утверж­ дает исследователь Кедрина П. Тартаков- ский, поэту потому и удаются исторические вещи, что их отличает абсолютная досто­ верность. Абсолютная! Я не преувеличиваю. Суди­ те сами: «Подлинность названий, терми­ нов, имен исторических лиц, населяющих поэмы и стихи Кедрина... хронологическая точность воспроизводимых событий в их исторической последовательности — вот те элементы, из которых складывается ши­ рокое историческое полотно, создающее у читателя впечатление, что он буквально перенесен силою таланта в другую эпоху, и рождающее максимум доверия к эруди­ ции автора»1. Конечно то, что говорит Тартаковский, чрезвычайно лестно для Кедрина Беда только в одном: сам Кедрин то и дело оп­ ровергает эту лесть. И не только в «Зодчих». В «Коне» —- тоже. Что орды Девлет-Гирея сожгли при Грозном Москву — это пр вда. А вот то, что погорельцы вынуждены были покупать, как пишет Кедрин, «складные домы на Тру­ бе»,— вряд ли соответствует действитель­ ности. Современная Трубная площадь в Москве действительно прежде называлась Труба. Такое название было дано из-за от­ верстия, пробитого для реки Неглинки в стене Белого города. Но ведь сами эти стены построены были не при Грозном, При Федоре, его сыне. И строил их. как об этом и пишет Кедрин. Федор Конь. А судьба Коня? Как она описана у Кед­ рина? Да, Конь бежал, спасаясь от гнева Гроз­ ного из его государства. Бежал потому, что вспылил и ударил опричника — немца Штадена. И после зарубежных скитаний вернулся на Русь. Вернулся, ударившись в ноги царю и прося о милости. Вот только не был Грозный так удручен 1 ГГ. Т а р т а к о в с к и й . Дмитрий Кед­ рин. Ж изнь и творчество. М., «Советский писатель», 1963, стр. 89- 90. побегом Штадена, что, как пишет Кедрин, даже не наказал Коня. Наказал. О таких вещах он никогда не забывал. «За побег в чужие земли бить батоги пятьдесят раз» — это собственноручная Иванова ре­ золюция. Не говорю уже о том, что запил Конь не после строительства Белого города, как у Кедрина, а после возведения стены на польской границе под Смоленском. И не был бит русский мастер по приказу Федо­ ра Ивановича. И не в Соловки сначала его сослали, а в Михайлов монастырь. В Со­ ловки он угодил потом — по доносу игу­ мена Михайлова монастыря Алексея. За то, что жил Конь в монастыре «не по чину мо­ настырскому» (цитата из доноса). А кедрянская пьеса «Рембрандт»? Не бу­ ду обращать внимания на мелкие неточ­ ности. Скажу о крупных. Даже, пожалуй, о самых крупных. Ведь отношения Рембрандта со своими ученика­ ми — одна из центральных коллизий пье­ сы. У Кедрина Рембрандт умирает, прокля­ тый Флинком и оплакиваемый Фабрициу­ сом. Чего на самом деле быть не могло. По той простой причине, что оба ученика умерли задолго до смерти Рембрандта. Итак, «максимум доверия и эрудиции ав­ тора» — это явно сказано слишком сильно. Но ошибка Тартаковского глубже. Кри­ терии, которые он выдвинул, вообще не применимы к Кедрину, к его историческим вещам. Помните, с чего начинаются «Зодчие»? С летописи «гласит летописца сказанье». А чем кончаются? «Пели в тайных местах по широкой Руси гусляры». И не случайно Кедрин молчит, когда го­ ворит летописец, .зато как оживляется он, когда говорит гусляр! Даже Ивана Гроз­ ного в «Зодчих» он судит не как историк. Его Грозный — это Грозный лермонтов­ ской «Песни про купца Калашникова». Но ведь не зря стихотворение Лермонтова за­ канчивается почти теми же словами: «Прой­ дут гусляры, споют песенку». То есть и Лермонтов сам указал, кому обязан трак­ товкой личности царя. Гуслярам! Кедрин — тоже не летописец, а гусляр. Он «поет», а не «гласит». Это значит, что в своих исторических ве­ щах он идет не от первоисточника, а от легенды. Вернее, он может иногда начать и с пер­ воисточника. Так было — мы это видели — в «Зодчих». Так и в «Коне», первоисточ­ ник которого тоже проглядывает довольно откровенно. Это, как и отмечали многие ис­ следователи кедринской поэзии,— очерк Веры Жаковой «О черном человеке Федо­ ре Коне», опубликованный в 1934 году в горьковском альманахе «Год XVII». Поначалу кажется, что единственная цель, которой задался в своей поэме Кед­ рин, — это как можно тщательней, след в след ступать за одаренной молодой писа­ тельницей. В самом деле. Очерк Жаковой начинает­ ся татарским набегом на Москву. И поэма Кедрина — с того же. Жакова пишет, как