Сибирские огни, 1973, №9

Как побил государь Золотую Орду под Казанью , У казал на подворье свое П риходить м астерам . И велел благодетель,— Гласит летописца сказан ье,— В пам ять оной победы Да вы строят кам енны й храм! Торжественная и бесстрастная интона­ ция. Мерный, размеренный слог, лишенный какой бы то ни было эмоциональности. Кажется, что Кедрина вовсе не занимает желание выразить здесь хоть какое-то чув­ ство. Это его действительно пока что не за­ нимает. Ведь он сейчас говорит не от се­ бя. Он даже не пересказывает, а просто цитирует предание. Цитирует, чуть ли не делая сноску: все, что здесь написано, «гла­ сит летописца сказанье». Вот откуда бесстрастие. Это — поэтика летописи. Это та сухость изложения, от ко­ торой ничего, кроме фактов, и не требуется. И дальше, еще какое-то время в стихот­ ворении сохраняется та же интонация. Бес­ страстно сообщается о проходящих перед Ивановым взором «флорентийцах, и нем­ цах, и прочих», о том, как доставлены бы­ ли к царю «двое безвестных владимирских зодчих, двое русских строителей...» Правда, Кедрин, словно не удержавшись, тут же добавил от себя, что зодчие из Вла­ димира были молоды, статны и босы. Но и эта авторская ремарка продиктова­ на, скорее всего, не конкретным человече­ ским, а общим горделиво национальным чувством: хоть, мол, и босы, да уж не ху­ же «флорентийцев, и немцев, и прочих». Но — дальше: Лился свет в слю дяное оконце. Бы л дух вельми спертый. И зразцовая печка. Божница. Угар и ж ара. Это обиталище Грозного. И описывает его уже не летописец, а человек, стараю­ щийся через быт догадаться о нравах. Или по-другому: как раз через нравы эпохи, ко­ торые закреплены в известном предании самим фактом варварского ослепления, Кедрин пытается проникнуть в ее быт, хо­ чет понять условия, при которых такое вар­ варство возможно. Вот почему, живописуя процесс строи­ тельства храма, завораживая и заворажи- ваясь вдохновением зодчих, Кедрин, оказы­ вается, ни на минуту не забывает о «вель­ ми спертом», то есть круто тяжелом, угар­ ном до головокружения духе: А в ногах у постройки Торговая площ адь ж уж ж ала, Т аровато кри чала купцам: — П окажи, чем живеш ь! — Ночью подлый народ До к р еста пропивался в круж алах, А утрам и истош но вопил. С тановясь н а правеж . Интересно, что еще при жизни Кедрина эта строфа и две следующие за ней, где рассказывается о «тате», засеченном плеть­ ми, и о «непотребной девке», вызвали разд­ раженную критику. А после его смерти ре- 11 Сибирские огни № 9. дакторы кедринской книжки «Избранное» (1947 г.) сочли за лучшее вообще выки­ нуть их из текста. Мотивы, которыми они руководствова­ лись, опять-таки понятны: многие ведь счи­ тают, что показывать прошлое страны в таком, неприкрашенном виде — дело... ну, не совсем патриотическое, что ли. Кедрин не приукрашивал истории. Это один из его творческих принципов, кото­ рый он твердо отстаивал. Не только в «Зодчих». Недаром написанная спустя год после них «Песня про Алену-Старицу» вводит нас в атмосферу, быть может, даже более зловещего быта: Все звери спят. Все птицы спят, Одни дьяки Людей казнят. Был ли он патриотом? Смешной вопрос. Ведь даже та его горделивая ремарка от­ носительно зодчих, которые в состоянии по­ тягаться с флорентийцами и немцами, по­ лучает в стихотворении развитие и подт­ верждение: «И дивились ученые люди,— занё эта церковь краше вилл италийских и пагод индийских была». Вот как гордится Кедрин: «дивились». И не кто-нибудь, а «ученые люди», кото­ рых удивить трудно, потому что им есть с чем сравнивать. Так как же уживаются в одном стихотво­ рении патриотизм Кедрина и его внимание к теневым сторонам русской истории? В книге «О развитии революционных идей в России» Герцен писал: «Мы не за­ тыкаем ушей при горестных криках наро­ да, и у нас хватает мужества признать с глубокой душевной болью, насколько развратило его рабство; скрывать эти пе­ чальные последствия —■ не любовь, а тще­ славие. У нас перед глазам« крепостничест­ во, а нас обвиняют в клевете и хотят, что­ бы печальное зрелище крестьянина, ограб­ ленного дворянством и правительством, продаваемого чуть ли не на вес, опозорен­ ного розгами, поставленного вне закона, не преследовало нас и днем и ночью, как угрызение совести, как обвинение?»1. Как видим, Герцен, революционер, меч­ тающий о светлом будущем для своего на­ рода, настаивает на полноте исторического знания. Он разъясняет — почему: ведь одно де­ ло гордиться своим народом, его творче­ ским гением, его духовными и душевными качествами, и совсем другое — приукраши­ вать тиранию царей, ужасы крепостничест­ ва, то есть как раз то, что и делало народ несчастным, убивало его творческие силы. Да, в «Зодчих» — мрачный быт, быт эпо­ хи Ивана Грозного. Но в этой мрачности прежде всего тяжелое чувство, с каким Кедрин отзывается душой на «горестные крики народа», сопереживание «подлому» — то есть простому мужику. «Зодчих» редактировали, выбрасывали строфы. И уродовали тем самым стихи, де­ 1 А. И. Г е р ц е н . Сочинения в девяти томах. М.. ГЙХЛ, 1956, т. 3, стр. 496.