Сибирские огни, 1973, №9

леко не всегда мы можем сказать это про человека, окончившего два вуза.) Сословное понятие превратилось в нравственное. Оно связано с понятием че­ сти и совести. Это унаследовал от русской интеллиген­ ции Кедрин, это он впитал в себя, как гово­ рится, с материнским молоком, растворил в крови. Вот снова Кайсын Кулиев: «У Кедрина походка была легкая, руки тонкие. Он был хрупок, изящен, но внутрен­ не мужествен. Разве это не видно из его произведений? Честность зря не дается. Она требует мужества и стойкости»1. Именно так: внутреннее мужество, стой­ кость, честность. И все это в сочетании со скромностью. Если Кедрин и сокрушается, что у него не хватает духу сказать резкость непроше­ ному гостю, то совсем не потому, что чув­ ствует свое слабодушие, то есть трусость. Он может быть твердым с этим гостем. Он тверд с ним, когда тот изъявляет жела­ ние заглянуть в рукопись поэта, узнать, что, дескать, новенького он написал. Здесь твердости у Кедрина хватает. Он отшучивается, чтобы не обижать гостя: чего, мол, смотреть, что он, Вертер или классик? И все-таки не раскрывает душу перед не­ званым — то есть не близким ему — че­ ловеком. Это его принцип, и он будет твердо на нем настаивать и в своем разговоре с чита­ телем по поводу выхода книги «Свидете­ ли», оказавшейся, увы, его единственной прижизненной книгой. Нет, он дорожит мнением тех, кто загля­ нул в его книгу не праздной скуки ради, не с надеждой поразвлечься. Другим же он добродушно посоветует: Д вугривенны й ваш не бросайте без цели. К упите-ка лучш е коробочку «Дели». Ч итать эту кн иж ку не стоит труда: П оверьте, что в ней пустячки, ерунда. Он не обидит, не унизит — не от слабос­ ти. От силы. От нравственной стойкости. Он застенчив, и тот же «Поединок» запечат­ левал его застенчивость. Но в этой же за­ печатленной застенчивости, в этом же сти­ хотворении выразилась, помимо всего про­ чего, и такая черта характера Кедрина, как способность к самопожертвованию. Он скромен, но эту скромность хорошо выражает любимый им афоризм Саади: «Имеющий в кармане мускус не кричит об этом на улицах. Запах мускуса говорит за него». И не зря Кедрин взял это изречение эпиграфом к своему стихотворению «Ко­ фейня» — о трех восточных поэтах — Маго­ мете, Омаре и Саади. Ведь посмотрите, как ведут себя они. Вот — Магомет, сцепившийся с Омаром: Он в сердцах порвал на нем сорочку И визж ал в лицо, от злобы пьяный: — Ты украл п ятнадцатую строчку. Низкий вор, из моего «Дивана»! ' «День поэзии — 1967». М.. «Советский писатель», 1967, стр. 185. За твоим и подлыми следами Кто пойдет из дум ающ их здраво? — Старики кивали головами. Молодые говорили: — Браво! Вот — Омар: А Омар плевал в него с порога И шипел: — П резренная бездарность! Да м инет тебя любовь пророка Или п адиш аха благодарность! Ты бесплоден! Ты м олчиш ь годами! Бы ть певцом ты не им ееш ь права! — С тарики кивали бородами. Молодые говорили: — Браво! А вот — Саади: ...пил свой коф е молча... То есть был скромнее всех, был незаме­ тен, и, естественно, был не замечен ни ста­ риками, ни молодыми. Ведь те внимали Ма­ гомету и Омару, кричавшим о своем «мус­ кусе» — своем даровании. И что же? Их обоих Завали л холодны й снег забвен ья. Стал Саади золотой трубою , И Саади слуш ала коф ейня. То-то и оно, что в кедринской скромно­ сти — чувство собственного достоинства. В ней даже, как мы только что убедились,—- возможность сохранить себя, сохранить свою личность. Незадолго до своей гибели Кедрин обра­ тился к родине с такими словами: Такой ты мне п ри ви делась когда-то: Молочный снег, яи ч н ая заря. Косые р ебра будки полосатой. Ч иновничья п р и п ры ж ка снегиря. Я помню чай в кустодиевском блюдце, И санны й путь, чуть вью га улеглась, И капли слез, которы е не лью тся Из светло-серы х с поволокой глаз... Конечно, это очень «своя» Россия. Иной увидит в ней иное. Кедрин и не спорит ни с кем. Ему довольно права видеть родину по-своему,— но уж права-то этого он не ус­ тупит: Что ж! Прав и я: бродяга — дым становий, А полководец — ж ертвен н ую кровь Любил в тебе... Но м нож ество Любовей Слилось в одну великую любовь! «Прав и я» — это сказано с поразитель­ ной точностью. Как в капле воды, в трех этих словах отразился кедринский харак­ тер. «И я» — в этом понимание, что возмож­ ны и иные взгляды, иные суждения, иные точки зрения. Это очень важно; это та ши­ рота взгляда, о которой позже напишет друг Кедрина Кайсын Кулиев: «Тем не же­ лать невзгод, не посылать проклятий, кто мыслит и живет вразрез с моим панятьем». Но и — «прав»! В этом стойкое утвержде­ ние «моего понятья». Кедрин действительно «прав». Ибо наше представление о Родине, наша любовь к ней складывается из множества «понятий», и если бы утратилось хоть одно из них, это была бы ощутимая потеря. «Народ без меня неполный» (Андрей Платонов).