Сибирские огни, 1973, №9

Вот даже как: совсем нельзя — хотя бы и на минуту, на мгновенье! «Не было ничего подобного при всей привязанности к книгам и его начитанно­ сти. Он был сосредоточенный человек. Но я знал его общительным, любящим браж­ ничание, застольную беседу, поездки, ве­ селый смех, настоящее остроумие, радость. Недаром он писал: Гусары влю блялись в цы ганок, И седенький поп их венчал. Нет, Кедрин — не отшельник, отгородив­ шийся от мира непроницаемой стеной кнйг. Он и правда, как говорил Кулиев, был че­ ловеком, «работающим во имя радости», во имя человеческой близости, во имя жизни. И недаром Кулиев вспомнил его «Цыган­ ку»,— а мог бы вспомнить и «Зимнее», и стихи, обращенные к нему. Какой же это отшельник: «Мы за лирику выпьем и за дружбу, кунак!» * * * И сам он, конечно, был не прочь влю­ бляться. Понимал женщин. Хорошо к ним относился. Поэт не может не любить ра­ дость. Он работает во имя ее»1. Конечно, всякий человек видит другого по-своему. И Кулиев, сам страстный, общи­ тельный, безмерно жизнелюбивый человек, видит в Кедрине как бы подобие самого себя, ту его сторону, которая открывалась навстречу кавказскому другу. Речь даже словно бы о некоем «гусарстве» Кедрина... И в то же время — какое точное воспо­ минание! Точное, если исходить из того, что способно сказать нам о поэте самую суть,— из его поэзии. Словно бы нарочно подтверждая эту точ­ ность, откликается Кедрин на слова свое­ го кавказского друга. Вспоминает их встречи, вспоминает Кулиева, который в ту военную пору был ранен, и подыскивает для друга ласковое, лестное, способное обрадо­ вать его сравнение: «И, как Байрон, хро­ мая, проходил к очагу...» Стихи звонки г радостны: В очаге, не пом еркнув. П ламя льнет к уголькам . И, как колокол в церкви. Звонок тонкий бокал. К у тр у «иней налипнет На сосновы х стенах... Мы за лирику выпьем И за друж бу, кунак! Эта радость — радость дружеского об­ щения, благодарность другу за тепло и до­ верие. Тут все подробности, даже самые мелкие, невольно передают охватившее Кедрина счастье . соединения, общения, сближения: «Пламя л ь н е т к уголькам... К утру иней нали. пнет. . . » Все вокруг отвечает его душевному настроению. А, главное, счастье дружеской связи так’ велико для Кедрина, что он хочет ви­ деть в нем символ высшей человеческой связи, общей близости людей и народов, победы над вековой разобщенностью: Тлела ярость, былая. Нас враж дой разделя: Я — солдат Николая. Ты — мюрид Ш амиля. Но над нами есть выше. Есть нетленнее свет: Я не знаю , как пиш ут П о-балкарски поэт. Но не в песне ли сила. Что откоы ла для нас Кабардинцу — Россию, Славянину — Кавказ?.. ■ «День поэзии 1967». М.. «Советский писатель», 1967. ст.р. 186. Так в чем же секрет кедринского харак­ тера? Подумаем, так ли уж случайно, что «за­ стенчивый» Кедрин готов осмеять каждое свое желание, даже такое, как желание быть любимым? Откуда эта постоянная са- монрония, доходящая даже подчас до са­ моуничижения? От неуверенности в себе? Но какая же тут неуверенность, когда че­ ловек хочет быть любимым, хочет, чтобы ему не мешали работать? Все это ведь со­ вершенно естественные желания, и, конеч­ но, многие заявили бы о них открыто, не стесняясь, не боясь этим кого-нибудь оби­ деть. КеДрин боится обидеть. Что он боится обидеть любимую — это еще понятно: ее-то он любит. Но он не хочет обижать даже непрошеных гостей, мешаю­ щих ему работать; не хочет обижать сти­ хотворца, читающего ему поэму в тот мо­ мент, когда его мысли заняты совершенно другим,— ему даже неловко попросить ав­ тора хотя бы ненадолго приостановить чтение. Почему? Потому что Кедрин — воспитанный чело­ век. А воспитанному человеку, как сказал Чехов, бывает стыдно даже перед соба­ кой. Причем речь, конечно, идет не о внешних признаках воспитанности — так называе­ мых хороших манерах, этикетах и тому по­ добных вещах. Речь идет о воспитанности как о черте характера, то есть о внутренней деликатности, интеллигентности. .Опять оговоримся (вернее, договоримся): речь не о социальной принадлежности поэ­ та и не о том, что он прочитал гору книг (это-то не так уж и трудно). Речь о дру­ гом. Как не однажды с гордостью у нас писа­ ли, английский толковый словарь, поясняя слово «ЫеИщеМьщ», указал: «от русского— интеллигенция». Тут и в самом деле есть чем гордиться. Не тем, конечно, что мы ог- били-де у англичан латинский корень, а тем, что саМо это слово именно в России впер­ вые стало звучать не как «работники умст­ венного труда», а приобрело значение н р а в с т в е н н о е. Долгие традиции рус: ской интеллигенции, вечное сознание долга перед народом, вечное приглядывание к нравственному содержанию своей души — все это в конце концов привело к тому, что сегодня мы с вами, определяя внутреннюю деликатность, скромность, достоинство рабо­ чего или крестьянина, уже можем сказать: «Он интеллигентен». (Точно так же. как да