Сибирские огни, 1973, №9

леты, полярников, возвратившихся с дрей­ фующей станции на Северном полюсе. Конечно, что и говорить, футбол и спасе­ ние челюскинцев — явления разного мас­ штаба; даже очень разного. Но они и родственны — все это было актами радост­ ного самоутверждения молодой страны. Захвачен всеобщим упоением и Кедрин, который откровенно любуется «соперни­ ком», «физкультурником», «футболистом»: Как м ягко и как свободно Его голубая м ай ка Тугие гибкие плечи С тянула и облегла! Ах, как хотелось бы и ему быть похо­ жим на этого мальчика, предстать перед любимой в таком же, достойном своего времени облике: П ослуш ай-ка, дорогая! Н ад нам и ш ум и т эпоха, И р азв е не наш е сер д ц е — А рена ее борьбы ? Виновен ли этот м альчи к В п р о кл яты х п ал о ч к ах Коха, Что ставило н ездоровье В ко л еса м оей судьбы ? Нет, конечно, этот мальчик —•не Дантес, и герой Кедрина — не Пушкин. Драться они не станут. Все будет по-другому: Я лучш е приду к вам в гости И, если позволиш ь, даж е И груш ку и з М осторгеина Д еш евую принесу. Это, пожалуй, самые нелегкие для героя слова. Ведь речь идет о будущем, в которое он заглядывает, не оставляя для себя ни­ какой надежды. «Игрушка из Мосторгеина» красноречивей всего говорит о его тепе­ решнем духовном состоянии. Но именно в этот момент; когда он пред­ ставляет себе ее ребенка,, воображая со­ вершенно реального и симпатичного малы­ ша, который «важно пускает слюни, впол­ не довольный собой», когда от живого это­ го воображения его сердце, быть может, сжимается еще горше,— именно в этот мо­ мент прорывается, выплескивается наружу такая огромная нежность к любимой, что герой больше не в силах сдержать рву­ щегося из груди признания: Тебя ли мне нен ави деть, И ревн овать к тебе ли? Когда я так опечален Твоей м орщ инкой любой... Пусть ему сейчас невыносимо тяжело, пусть горько, но видеть, как страдает лю­ бимая,— еще тяжелее, еще горше... Вот какой человек проявляется в этом стихотворении. Он и в жизни был застенчив, и те, кто вспоминают о Кедрине, непременно подчер­ кивают это. О его застенчивости ходят да­ же легенды. Рассказывают, например, что в день, ког­ да должны были принести из роддома его новорожденную дочь, у Кедрина сидел ка­ кой-то автор и читал свою поэму. Словом, все было так, как в стихотворении «Стра­ дания молодого классика»: — Бы ть м ож ет, у к аж ете недостаток? Родной! Уделите одну минуту1 Вы заняты ? Я буду очень краток: В поэм ке Всего восем н адц ать ф утов!.. М елькаю т листы . В дохновенье бурно. Ч тецы н евм ен яем ы ,— Бей их, р еж ь ли... Ты слуш аеш ь. Ты говориш ь: — Недурно! — И — лж еш ь. Ибо ты от при роды веж лив... Одним словом, дочку принесли, когда чтение было в самом разгаре. Конечно, будь на месте Кедрина кто-то другой, он, по крайней мере, остановил бы. молодого стихотворца и побежал хотя бы взглянуть на ребенка. Кедрин постеснялся. Можно себе представить, с каким чувст­ вом дослушал Кедрин поэму. И все-таки он дослушал ее. Из нежелания обидеть. Ибо был «от природы вежлив». Он сам ощущал свою застенчивости и даже сокрушался в том же стихотворе­ нии, что у него не хватает духу «на докуч­ ный вопрос: «Вы дома?» — раздельно от­ ветить «В командировке». Сокрушался тем более, что докучавшие ему гости меша­ ли работать, мешали писать стихи. И, тем не менее, он дал стихотворению название «Страдания молодого классика», мгновен­ но, конечно, вызывающее в, памяти гёгев- ское — «Страдания молодого Вертера». То есть, с одной стороны — жалобы на застенчивость, а с другой — опять это ироническое отношение к себе: дескать, кто он такой, чтобы требовать, чтоб ему не мешали писать стихи,— Вертер, что ли? Или классик? В том-то и дело, что застенчивость — еще не определяющая черта характера, а, скорее, только внешняя примета человека. Амплитуда ее невероятно широка — от знаменитой скромности Антона Павловича Чехова до стыдливого румянца «голубого ; воришки» Альхена из, романа Ильфа и Пет­ рова. Конечно, можно решить, что в застен-. чнвости Кедрина проявился некий комп­ лекс неполноценности. Вот же — помни­ те? — он и сам мучительно переживает в «Поединке», что .не так здоров и муску­ лист, как его удачливый соперник. Но дело не в комплексе неполноценно­ сти. Тем более, что Кедрин чувствовал себя обделенным радостями жизни далеко не всегда. Кайсын Кулиев, знавший Кедрина и друживший с ним, получивший от него в дар очень теплое дружеское послание, ре­ шительно отвергает тот, может быть, на минуту возникающий у нас образ «книж­ ного червя» и сухаря: «Дмитрия Кедрина нельзя представить себе замкнутым, аскетичным и книжным...»