Сибирские огни, 1973, №9
по-ратницки! И воеводскому слуху селико приямо! Смерть на поле бра ни освящена богом, дети мои! Врата рая отверзиы погиблым! Когда поднесли крышку к последнему гробу, около которого стоял Морозов, воевода, до сих пор неотрывно смотревший в темноту, загля нул в гроб и узнал Тишку, убитого утром на его глазах. «Про меня вся Расея ведает»,— вспомнил он его похвальбу и тихо сказал: — Пухом тебе земля, Тихон! После погребения погибших Морозов вернулся в стаи. В его шатре вместе с Федькой Басмановым, Васькой Грязным и Оболенским си дел царь. Морозов растерялся от неожиданности: Ивана он ждал, но не думал, что тот завернет к нему в шатер. Иван терпеливо переждал его растерянность, мягко, шутливо ска зал: — Без спросу забрался к тебе, воевода... Не изгонишь? Мой-то ша тер в обозе. Покуда довезут, да покуда поставят!.. Сам ведаешь, каки у меня расторопники?! — Честь мне за что такая, государь? — взволнованно вымолвил Мо розов. — Ему говоришь — от мороза сховаться негде,—опять пошутливо сказал Иван,— а он тебе про честь! Ну-к, приди в себя, воевода! Что ты предо мной, как перед красной девицей! Ратных хоронил? Сколь их у тебя? — Пятеро, государь... — Ну, не велик счет!.. Ладно ты поуправился! Мне Оболенский про все уж поведал... Доволен тобой я, воевода! — Иван снял с пальца перстень, протянул его Морозову.— Вот тебе за усердие и за смелое де ло! С яхонтом он... И не благодари — не по блажи даю! Доволен то бой! Заслужил! Другому б не дал! — Старались, государь!.. Чтоб не уронить исконней славы оружья русского! —- Не витийствуй, воевода! Тебе сие ни к чему! Кто славно воюет, тот и без красного слова приятен мне. За десять верст слышал твою го ворю с литовцем. Такая говоря мне боле по сердцу!— Иван помолчал, поласкал Морозова глазами, довольно спросил — спросил не столько у Морозова, сколько у самого себя: — Не вылез, стало быть, литвин? — Не вылез, государь,—ответил Морозов, хотя и понимал, что Ива ну не нужен был его ответ. Отмолчаться на вопрос Ивана, даже будучи уверенным, что он не ждет ответа, мало кто решался: редко на лице Ивана было то, что было в его душе. — Ну так и не вылезти ему вовсе! — засмеялся Иван. Он был воз бужден, радостен — непритворно радостен и непритворно приветлив и добр. Редко приходилось Морозову видеть его таким... Последний раз — после взятия Казани, да еще при освящении Покровского собора в Москве видел Морозов в глазах Ивана этот чистый, наивный, ребяче ский блеск,—Не вылезти! —снова повторил Иван, не переставая сме яться.—Поутру мы ему такое учиним, перекреститься не сможет литвин! Против главных ворот выставим весь стенный наряд, а из остального уч- нем палить по посаду — калеными ядрами, чтоб подпустить красного ко чета литвину! Поглядим, какой закудачет на его подворье! — По посаду всего сручней палить с островка, что на Двине,— сказал Морозов.—Туда легкий наряд поставить да стрельцов с пища лями... Лед на Двине крепок, можно и большой наряд перевезти и бить из-за Двины. С двинского боку стена острога послабей! — Дело говоришь, воевода,—довольно сказал Иван.— Вот подой дут полки, сберемся на совет... Послушаю всех вас!.. А тебя более дру гих: ты тут уж пораскинул глазами, повынюхал слабины у литвина... А войско-то, как мыслишь, кинется на нас?
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2