Сибирские огни, 1973, №9
причем почти все литовцы, жившие вместе с русскими, исповедали, как и они, православие, и были не меньше русских рады приходу московской рати, которая наконец-то должна была избавить их от беспрестанных го нений лютеранской церкви. Ни русских, живущих на литовской земле, ни литовцев Морозову не велено было ни сгонять с земель, ни брать в плен, но у каждой дерев ни и у каждого сельца велено было выставлять заставу, чтоб никто не мог убежать и окольным путем и донести в Полоцк о подходе русской рати. Два дня шел Морозов трудным, нетореным путем, таща перед собой тяжелые торящие плоты — по дюжине лошадей на каждом... Около двадцати деревень проминул, столько же застав поставил. Поубавилось ратников в полку. Морозов стал еще осторожней —лазутчиков слал вперед на разведку по пять-шесть раз на дню: боялся воевода напороть ся нежданно-негаданно на литовское войско. Хоть остальные полки и были от него всего в полдневном переходе, но, сойдись он неожиданно с большим литовским войском, ему не только полдня, ему и часа не вы стоять бы против него. В третий день, к ночи, вышли на большую полоцкую дорогу. До По лоцка оставалось верст десять. В эту ночь костров жгли еще меньше — только чтоб натопить воды и напоить лошадей. Ратники вечеряли всу хомятку. Морозов выслал дозоры в оба конца дороги: к Полоцку и от По лоцка. Оба дозора вернулись с добрыми вестями: и сзади, верст на де сять, и впереди, до самого Полоцка, дорога была свободна — ни литов ских отрядов, ни купеческих обозов... Первый дозор, ходивший к По лоцку, доезжал до самого посада, прямо под его стену, и видел, что ров перед посадской стеной, тянущийся от речки Полоты до Двины, с верхом засыпан снегом и не расчищен, на проездных башнях ворота затворены, но мосты перед ними даже на ночь не подняты — значит, не ждут литов цы под свои стены никакого неприятеля и почивают в беспечьи. Ратники коротали ночь в наскоро раскинутых шатрах, под навесами, кинув на снег щиты и доспехи и улегшись на них, спали на возах, укрыв шись соломой и сеном, а то и вовсе на снегу, завернувшись в лошадиные попоны; дозоры без конца сновали по дороге взад-вперед: воевода Мо розов не мог и получаса побыть в неведении и не давал дозорным пере дыху, а сам с Оболенским все думал и думал, как проскочить утром по светлу эти оставшиеся до Полоцка десять верст — самые трудные десять верст! — Ну, что скажешь, княжич? — допытывал он Оболенского.— Как тут незамеченным проскочишь, коли на сих десяти верстах еще шесть де ревень?! Как огонь по желобку с порохом, пробежит весть! Тут уж заста вами не перенять: от деревни до деревни глазом докинешь. Не поспеем до первой дойти, уж в последней знать будут! — Пехоту — оставить,— предложил Оболенский,— Пусть движется вольно, а с нарядом и конницей — на рысях! Лишь солнце взойдет, как будем под городом! — В пехоте — вид! Две тыщи голов!.. Поглядит Довойна на такую кучу людей — ни за что не решится на вылазку! Да и како без пехоты управиться: тыны наводить, ниши наряду рыть да раскаты ладить... Обоюдь подступать надобно! Не то нам Довойна баню с дорожки уст роит! Хитер он, дьявол! Я уж с ним не по первому разу сдыбываюсь. До самого утра рядились воеводы! К рассвету порешили: идти всем вместе, встречных деревень не трогать, не палить, переполоху не учинять, а, как только завидится Полоцк, пехоту оставить — с ней должен был остаться Оболенский — и с нарядом и конницей на рысях пуститься к городу. С ходу, не ладя туров, раскатов, начать палить по посаду, по
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2