Сибирские огни, 1973, №8

— Какая там директива?! Козу, по-вашему, тоже по директиве народ приручал? Колесо тоже по директиве изобрели? Э-во-лю-ци-я! Се-лек-ци-я. Идут века, является необходимость, и вдруг, какой-то один человек — осенен. Сам спит, а замысел его бодрствует. Сколько раз, среди ночи, вскакивал я, осчастливленный! До того живо, явственно сны нас пленяют. Бежит из ванны она, указал Емельяныч на ласочку. С ней самец — только чуть покрупнее. С ними — восемь штук ласочат... Все беленькие, все проворненькие! Я им на отдалении копченую рыбью головку показываю, а они ко мне — снежком под ноги, как поземочка... Даже вскрикнешь от дива и радости! Я свои сбережения готов за самца... «От испугу или умысел есть? — всматриваясь в раскрасневшееся лицо Емельяныча, тугодумствовал Надолб.— От напугу или «тугрики» чует? Навар? Хм... Сбережения готов?..» Лоб безмолвствовал. — Ну, допустим, вывел ты восемь штук ласочат. Ну, допустим, вы- плодил ты их на целую ферму. Дальше что? — Одной фермы — мало. Одна лишь начало. Нам нужны десятки ласочьих ферм! Де-сят-ки!! Нам нужно, как я подсчитал, полтора милли­ она прирученных ласок. Полтора миллиона!! — сверкая глазами, выкли­ кивал свое сокровенное вещий пенсионер.— Они встанут инстинктом и белою грудью впереди ревизоров, впереди прокуроров, впереди статей и параграфов Уголовного кодекса. Они парализуют преступные руки, преступную волю талантливому, и неталантливому жулью. Они сохранят Министерству финансов миллиарды и миллиарды живых, уцелевших рублей! При последних словах подбородок у Лба хищно лязгнул, а губы причмокнули, всхлипнули. Так лукавая, почуткая собака, притворившись вздремнувшей, со внезапностью ловит, вдруг, усевшуюся ей на слюнявые брыла зеленую жирную муху. Хап — и нет. — Я всю мою жизнь — ревизор,— накалял собеседование вдохно­ венный Лука.— И, может быть, я, один только я!! узаконил списания на крысу и мышь в миллионные суммы. Мышь нагрызла, мышь обмочила, мышь намусорила, захлебнулась в вине, забралась на пекарне в тесто, свила в театральных бородах и париках гнездо, утонула в повидле, погрызла открылки у кавалерийского боевого седла, проточила зубами ковры — и вот все это — псу под хвост, псу под хвост... На списание, в убытки. — Не говорите! — перешел вдруг на «вы» отревоженный Надолб,— Замучили, твари! Никакие им яды уже недействительны... — Мышь еще полбеды,— продолжал ревизор.— Под личиною мы­ шки орудует жулик, растратчик, хапуга и вор. Мышь надулась лишь на крупу, а крупу уж списали. Бож-же мой! Каких актов я не встречал?! После войны в одном торге три тысячи швейных иголок по акту списали. Мыши, видите ли, их обмочили, они и заржавели. Так и, черным по бе­ лому, в акте. А иголки-то — из нержавеющей стали, их кислотой не возь- мешь. Терпи, мышь, сноси, мышь!.. Я вам так скажу: мышь в торговле — вечный двигатель корыстной, преступной руки. Уничтожьте мышей и вы уничтожите большую часть, ненаказуемого сегодня жулья. Лоб причуивал каждую новую фразу в горячих тирадах вдохновен­ ного ревизора, каждый выводок слов в этой фразе. — Где ласка, там мышь не жилец,— потрясая сухим кулачком над седым хохолком, витийствовал Лука Емельяныч.— Не жилец! Это еще древние египтяне познали. В каждый торговый склад — ласку. На тор­ говую базу ласку. На хлебокомбинаты, элеваторы, в зернохранилища, в склады сырья и готовой продукции, в магазины, пекарни — везде по зверьку, по Хозяюшке. Дайте мне полтора миллиона ласок и, как сказал