Сибирские огни, 1973, №8
таинства трепещет, мерцает, течет новогодняя ночь. В этой ночи — одна на весь свет полусказочная снеговушка-избушка, между трех молчали вых озер. Свечи. Радуги. Неутоленная детская нежность полупроснув- шейся скрипки... Дрожат ли ресницы у внученьки, или пробует, отягчен ное светлой росой, голубое крыло мотылек? Сполохи сияния, свечи, радуги, скрипка из полупроводников — и беленький чудный зверек с шестьдесят восьмой параллели. Хозяюшка Трех Озер, Хозяюшка снеговушки-избушки. Ласка перебралась на колени Луки Емельяныча. Расскажи-ка, вот, в каком обществе Новый год встречал! Часы на руке нюхает. По карма нам полезла... Нашла пуговку, вынесла, держит в лапках, рассмат ривает. — Чудненькая! — восклицает Лука Емельяныч. — Верите мне теперь, что лесник пирожками медведя умилостивил? — задает вдруг вопрос Сивоконь. Глаза у него просят поберечь, снять обиду неправую... — Верю! Верю, дорогой вы мой человек! — бьет себя в звонкореб- рую грудь захмелевший Лука Емельяныч.— Вот ласка — свидетель... И что пирожки медведь съел, и что с Дудолаповым шок — сонный обмо рок был, и что здесь не воздух, а взбодряющий силы и жилы — лимон, и что здесь не природой любуешься, а саму непорочную грудь у природы... э-э-э...дегустируешь... Вы — поэт! Поэт истинный! Всему теперь верю. Всему, присягнуть готов! Уточним. Кроме прочего, ревизор был готов изронить одну-две наки певших голубеньких слезки. — Вот ласка — свидетель! — искал подкрепления он своей собст венной искренности у зверка, уроженца шестьдесят восьмой парал лели. А еще через час, восприняв еще по два бокальчика, сговорил он Мартына Мартыновича подарить ему, Луке, в собственность чудо- ласочку. Сивоконь, поначалу,слабенько сопротивлялся: — Охотников обездолим... Досадят им лемминги. Опять же, при ва шем жестоком испуге?.. А-ах!! Забирайте! Я в поселке клеточку ей зака жу, транспортабельную... _ Великой души человек! — обнимал благодарный Лука своего ме цената.— Гуманное, чуткое, дивное сердце! Пусть любят вас звери... и птицы... и рыбы... и в управлении охотничьего хозяйства... Две голубеньких тайных слезинки Лука Емельяныч не спас. Не сдержал. Стали явными. Наивный! Не знает он северных охотоведов... По приезду в поселок подслушал нечаянно ревизор, как изнемогало от дружно-всеобщего хохота общество местных охотников. Между взры вами смеха четко прослушивался знакомый гуманный свежак-полубас: — Дал я ему ведро, преподнес колотушку, ударь, говорю,— по-суво ровски! Наяривай, жги!! «Тэк-с,— выводил резюме ревизор,— Тэк-с... Значит, и про меня те перь— байка? Впрочем, почему — байка? Барабанил, да... Как еще ба- рабанил-то!..» Той усидчивых, говорливых местечка знаю я на Руси. Это преддве рие летней деревенской кузницы, где местная пенсионерия, на паях с бюллетенщиками, рассевшись на дышла и плоскости сельхозмашин «от ковывает», «загибает», «наваривает» из материалов российской словес
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2