Сибирские огни, 1973, №8

жира плюс молоки с икрой... Уха из них — ввухх!.. Возьму пешню, бле­ сны, ружье, коньячку — там и Новому году отсалютую. Вставил правый глаз в левый ствол «ижевки», поменял глаза, про­ должая нести информацию: — Погоды не обещают. Циклон многодневный толкают. От шведов с норвегами к нам повернул... Лука Емельяныч, конечно же, все это слушает... Слышит. Но по­ скольку его подселенец бухтит в чемодан или в дуло ружья, то взаимо- беседы, пока что, не получается. К тому же — неловкость вчерашняя. Медведь и квашня... — Песцов там жирует — до пропасти! — нагнетает, подбрасывает соблазнов охотовед.— Шкурка в самой поре. И ость, и подшерсток, и цвет, и пушок... Разбросаю вокруг избушки с ведерко ершей — гля­ дишь, лисынька! Глядишь,— сам товарищ полярный волк... Уж песцы-то — наверняка. Чуют рыбное. Пуляй из избушки, добычь считай. Бах!! — воротник. Бах!! — шапка с ушами. Бах!! — полудошка волчицына... Лука Емельяныч по-прежнему тяжко безмолвствовал. — Киснул бы я тут, в этих занюханных стенах?! — звякал патрон­ ными гильзами Сивоконь,— Там один воздух — ввухх! Не воздух — лимон с многодневной лихой похмелюги. И аппетит, как у льва. А места! Трехозерье, нетронутый снег. Первобытным денька три побыть... Это же... Это же — не природой любуешься, а саму утаенную, сладкую грудь у природы сосешь! Первобытную, девичью... то есть, девственную. Ввухх!! Киснул бы я еще четверо суток в этих клоповниках!.. Марш вперед, труба зовет, Черные-е-е гуса-аа-ары-ы,— запел он в ружейное дуло. — Значит, погоды не обещают? — примкнул, наконец, к монополь­ ной беседе ревизор. — Циклон, говорю, многодневный толкают. Лежи — фантастику глуши,— командировочные идут. Не-е-ет,— я в Трехозерье! — А на каком транспорте мыслите добираться до этой избушки? — заподкрадывался к трехозерным соблазнам искушаемый и уже искушен­ ный Лука. — На оленях, ясное дело! Дудолапов Володька вот-вот сюда дол­ жен подъехать. Двойняшок Зота Назарыча. Он сейчас в моем аппарате работает. Общество местных охотников возглавляет. С вегерочком про­ катит! Свежий снег тебе в морду секет из-под свежих оленьих копыт. Жалко — Гоголь на нартах не пробовал!.. Постепенно Мартын Мартынович выдохся, как-то стал повторяться. Лишь любимое его междометие — «Ввухх!» — высочайшая степень вос­ хищения, шибанув в потолок, срикошетив от стен, пропорхнув, затем, сквозь отверстую форточку, летело туда, где ерши, где песцы, где не воздух — лимон, где, как в сказке, избушка стоит среди трех молчали­ вых озер... Ревизор уж совсем был готов напроситься в сотоварищи, да смутила фамилия его: Дудолапов. Не вчера ль, поутру, осмеял он Мартынов рассказ про отца близнецов и сластену-медведя. Осмеял, а сегодня один Дудолапов... в натуре, живой. Лицом к факту. Охотовед перекладывал из бумажных кульков в целлофановый копченые рыбьи головки. «Для приманки,— догадывался Лука Емельяныч,— Для запаху... «Бах! — воротник. Бах! — полудошка волчицына!..» Хоть какого-нибудь недопеска, Наташа, тебе привезти», — поскучнел вовсе он, вспомнив вылезший и оплешивевший воротник на ее многолетнем пальто. Еивоконь глянул в форточку и жизнерадостно заголосил: