Сибирские огни, 1973, №8

— Добря, братя! — перегукиваются прорубщики. — Добря!!! — Жгистый морозень! — А-ух! На Ильинке в церкви святой Татьяны престольный звон. Старухи, молодицы, боярские дочки, боярыни с челядными, девками и мамками, купчихи, дворянки стекаются на Ильинку со всех концов Москвы, чтоб поклониться своей добродетельнице Татьяне. Бабий праздник: бабы чопорны, разряжены, нарумянены... Именин­ ницы раздают нищим гостинцы, деньги... Посадские детишки гурьбой гоняются за боярскими санями — на шеях у них висят сумки, куда они складывают доставшиеся им подарки. Боярыни щедры — бросают детворе пряники, калачи, яблоки. Нищим боярыни раздают одежду. Галдеж стоит возле боярских саней: нищенки рвут друг у друга боярские обноски, ссорятся, дерутся... Боярыни унима­ ют их,— да где там!.. Они и на боярынь с проклятиями наскакивают, хва­ тают их за полы, за рукава — вот-вот постаскивают с боярынь и то, что надето на них. Одна нищенка надела на себя прямо поверх лохмотьев длинную бе­ лую рубаху, вышитую крестами по вороту и подолу, и стоит как привиде­ ние, растопырив руки и ноги,— из воспаленных глаз выкатываются сле­ зы, на синих губах — засохшие болячки. На паперти зыкастый пономарь продает ладанки, нательные кре­ стики, маленькие наперсные иконцы с ликом святой Татьяны. — Матери и дщери! — зычно, с привздохом высградывает он.— Иже не минете святой продажи, ино минут вас беды и напасти! У пономаря рыжая с прочернью борода, рваные ноздри — за какой- то давнишний разбой,— поверх доброй шерстяной рясы старый, зашмы- ганный зипунишка,— на ногах бурые еще от летней пыли каржаки. Ле­ вой рукой пономарь скребется в бороде, в правой—связка ладанок и кре­ стиков. Он сует их под нос каждому, кто приближается к нему, настыр­ ничает, угрозливо бубнит: — Полденьги ладанка, полденьги крест. Матери и дщери!.. По ту сторону паперти — другой продавец, торгующий свежевыпе- ченными курбышками. Он кричит, перекрикивая и забивая пономаря — Вот курбышки! Малыши, да хороши! Помяните Татьяну не спья­ ну, а хлебом насущным! Над всем этим гомоном висит тяжелый перегуд колоколов. По купо­ лам скачут резвые солнечные зайчики — оранжево - золотистые, слепя­ щие... Над угрюмым, черным Кремлем целое зарево: горит золото на Ар­ хангельском, на Благовещенском, на Успенском... Кремлевские стены и стрельницы упорошены свежим снегом — черное с белым делают их еще суровей и страшней. Крбмль кажется мертвым, пустым, заброшенным. Ничто не выдает его затаенности, только черные зраки пушек зорко и настороженно следят из узких бойниц за оживающим городом. От Бронной слободы потянуло дымом — кузнецы вздули горны. Ог басманников дохнуло крутым горчичным запахом свежевыпеченных дро­ жжевых хлебов. Пахло прогорклой выпрелостыо сырых березовых дров, пахло сне­ гом, зимой... Ветер смешивал запахи, разносил по городу. На торгу тёкали топоры. Чуть свет начали они свой перестук — не часто, не громко, словно таились. Сава-плотник с артелью ставил новую избу. Торг оживал: открывались крамарни, лавки; купцы расторочивали возы, зачинали торговое дело. Сквозь толпу продирался Рышка Козырь. Расталкивал, распихивал, матерился, кое-кому и по шее съездил.