Сибирские огни, 1973, №8

— Ты холодная, как змея! Старуха сильней захватила Марью руками, строго сказала: — Потерпи, радость моя, государыня! Чисты руки завсегда холод­ ны, а похотливые — горячи и цепки. Старуха приложилась ухом к Марьиному животу, затаилась, послу­ шала что-то — одной ей ведомое,— общупала Марью, снова приложи­ лась, послушала, твердо сказала: — Скоро, государыня. Уж плод в тебе повернулся к выходу. — Когда?.. — Как бог даст! — Распознать можешь — кого рожу? — Ежли первые три луны тяжко брюхатила — малец будет, а легко — девка. Да ежели еду всякую лакомно ела — тоже на мальца пошло. — Ступай. Старуха ушла. Алена плотно притворила за ней дверь, зажгла свечи. В спальне стало светло, уютно. Теплыми, многоцветными переливами засветились на стенах бухарские ковры, вспыхнул алым огнем шелк на Марьиной постели, зарделись золотые пиалы на трапезном столе. Рядом с Марьиной постелью, на деревянных вешальницах, висели ее царские одежды — тяжелые, шитые золотом и жемчугом. Чуть подаль­ ше, под стенкой, на сундуках лежали девичьи наряды, привезенные Ма­ рьей из Кабарды. Она больше уже не надевала их — Иван не любил и не терпел наряда, который напоминал ему о прежней Марьиной вере, и о ее нечистой бусурманской крови. Но иногда, когда грусть и тоска начи­ нали нестерпимо донимать Марью, когда все, что окружало ее, станови­ лось ненавистным ей и чужим, она приказывала Алене доставать из сун­ дуков разноцветные шальвары, халаты из альтабаса — персидской пар­ чи, золоченые нагрудники, шапочки, унизанные самаркандским баласом, с алмазными подвесками, сафьяновые башмаки с серебряными коло­ кольцами, пояса, браслеты... Вселялась тогда в Марью давняя радость девичества, ог которой уже навсегда отделили ее царский венец и нелегкая доля московской ца­ рицы, но которая еще оживляла в ней теплотой светлых воспоминаний ее прежнюю доброту и ласковость. Преображалась Марья, успокаива лась, утешенная давнишними радостями своего незабытого девичества. Она как будто забыла на некоторое время о своей царственности, ста повилась веселой и проказливой, как девчонка: не мытарила мамок, н помыкала Аленой, дарила им подарки, кормила их изюмом, играла с ни­ ми тайно в кости, выучившись этой игре у самого царя. Только со временем все реже и реже приказывала Марья доставать свои девичьи наряды: ожесточала ее однообразная, затворническая жизнь, истомляли пустые дворцы, палаты, темные спальни... Вог и нынче — с’самого утра велела Алене раскрыть сундуки, а не повернулась, не глянула... Целый день лютовала, над мамками измыва­ лась, хлестала их по щекам да выкрикивала проклятья на своем страш­ ном кабардинском языке. Алене страшно быть одной с Марьей — страшат Алену неподвиж­ ные Марьины глаза, страшит ее жгучий шепот... Алена крестится украд­ кой на образ богородицы, сверкающий золотым окладом из святого уг­ ла. Взор богородицы кроток, потуплен,— она как будто не хочет видеть Алениных страданий,— и от этого еще страшне.й становится Алене. — Ежели я помру, небось обрадуешься? — выговаривает Марья. — Бог с тобой, государыня!.. Пошто мне такой грех?! Люба ты мне. Прикажи, за тебя смерть приму! — Мамки уж непременно обрадуются... — И мамкам ты люба... Кротки они,- государыня моя!