Сибирские огни, 1973, №8

5 У Покровского раската, в кабаке, который на Москве зовут «Под пушками», людно с самого раннего утра. Подьячие, писцы с Мытного двора, безместные попы, пекари, привозящие чуть свет на торг свои сит­ ные хлеба, стрельцы, ярыжки толкутся у раската неотступно. Вдовая кабатчица Фетинья держит кабак в порядке, в прибыли. Хоть и не просторно у нее, зато тепло и чисто: столы и лавки всегда скребаны, полы и стены мыты с полынью, чтоб блохи и клопы не плодились, на стенах фряжские листы с разными диковинными птицами и зверями. Са­ ма Фетинья всегда нарядно одетая, в дорогом кокошнике с бисерным ок­ ладом, ласковая, уступчивая,— может и в долг налить. Утром Фетинья чистит известью пушки на раскате — по боярскому приговору, за держание кабака возле раската. Раньше это делал ее муж, но старый кабатчик помер три года назад, детей он после себя не оста­ вил, и теперь Фетинье приходится исполнять боярский приговор самой. Фетинья еще молода, по-вдовьи томна и соблазнительна. Она спо­ койно относится к мужиковой падкости... Разве только самого настыр­ ного пресечет или на смех подымет, а так будто и не замечает хоровода вокруг себя. Нынче у Фетиньи Сава-плотник с артелью гуляет. Фетинья свежего меду добыла из погребца, уважила Саву. Буен Сава в гульбе — первый на Москве зачинщик, но и плотник ис­ кусный. На весь край знаменит. С Постником Бармой собор Покрова на рву ставил да царский дворец в Александровой слободе рубил, за что ему царь пятьдесят рублей пожаловал сверх корма и приговорно- го жалованья. Сава невелик, кдстляв, замухрыст... Голос у него сипл от верхо­ вых ветров, продувших его насквозь на куполах соборов и церквей, глаза ленивы, но веселы. Сава безбород, зато макушка не брита кур­ чава и рыжа, как пожухлая осенняя трава. — Песню бы загуляли, братя,—сипит Сава и пригубливает из бере­ зового корца, куда ему Фетинья услужливо плеснула медовухи.—Нутру измуторошно! Из угла какой-то артельщик тонким, бабьим голосом затягивает. Эх, ды застучали сякиры-топбры... Голос его дрожит, слабеет, вот-вот обсечется, но тут дружно, с тяже­ лым выдохом вступают остальные артельщики: Эх, ды застучали ва темном бару!.. Вышедший по нужде на улицу пьяный артельщик стоит под стенкой, упершись в нее лбом, и плачет. Из кабака доносится угрюмое: Эх, пашто падсякають пад корню, Пашто клонють младую главу... Рядом с кабаком, на двух колках, врытых в землю, стоит большая черная доска, покрытая двускатным навесом. Возле доски другой пья­ ный артельщик держит за бороду щупленького подьячего, сует ему под глаза копейную деньгу и настырно требует. о — Чти каналья, чиво на доске писано. Чти — копейную получишь! Подьячий осторожно высвобождает из лап мужика свою бороду, бе- пет V него деньгу, внимательно ее рассматривает. — Резаная,—говорит он обидчиво и возвращает монету артельщику. — Чти, каналья, — вскидывается мужик и снова пытается ухватить подьячего за бороду. — Чти, ня то!.. о — Ну, давай, давай,— соглашается подьячии и забирает монету. —