Сибирские огни, 1973, №8
— Братец-то ваш... Никита Васильевич!.. На сей раз совсем уж пречудную эпистолию дослал. Грозится в Литву отъехать, коли в Моск ву его государь не возвернет! — Спятил Никитка! — ужаснулся Шереметьев. -— Другому б Ме дынь иль Таруса раем были, а ему в Смольне не сидится! — Нраву он переменчивого, — подтравил Шереметьева Щелка- лов, — как баба на сносях! — Се истинно! — сокрушенно согласился Шереметьев, но тут же одернул дьяка: — Но, но!.. Курка серая!.. Греби, да знай под кого! 2 Расстроенный и сокрушенный вышел из думной палаты Шереметь ев. Подьячие и писцы, спешащие в последний час в думу, сталкиваясь с ним в коридорах, учтиво кланялись и замирали, ожидая, пока он уда лится. Шереметьев не замечал их, проходил мимо. Вскрипывали под его тяжелой ногой рассохшиеся половицы, откуда-то врывались сквозящие порывы холода, кое-где по стыкам бревен виднелись длинные белесые полоски изморози. В каждом коридоре в притулах стояли печи, но с начала зимы их не топили: царь забрал почти всех истопников к себе во дворец. Топили только в главных палатах — боярской и дьяческой, а в коридорах гудел холод. На главном переходе — между земским дворцом и царским — го рел факел. Расплавленное масло разлеталось от него во все стороны; факел нещадно чадил и дымил — серая пелена оползала с потолка по стенам, шибала в нос угаром. Шереметьев постоял в раздумье на переходе и, сам не зная — за чем, перешел на царскую сторону. Пошел по дворцу, отрешенный и растревоженный причудЗми брата своего. «Не сносить ему головы,—ду мал он. — Как займется в царе злость—быть Никитке первому под то пором! Поди ж ты — видано ли когда было, чтоб царю такое писать?! В Литву отъехать?! Кто сроду и не думал отъезжать, все одно поруч ные ему выдал! С меня — тож взял!.. Хочь все дороги туда мне заказа ны!» Шереметьев не заметил, как по одному из переходов ушел в ста рый, нежилой дворец, чудом уцелевший в последний пожар и сразу же покинутый царем. К нему -— годом спустя — были пристроены новые хоромы, царь поселился в них, а старые, все еще пахнувшие гарью и па лом, с закопченными слюдяными окошками, пустовали. Хранился в них всякий скарб: старые иконы, битая утварь, ломаные лавки, столы, рас сохшиеся кадки, дырявые котлы, цепи, канаты, крюки, багры; валялись бердыши, пики, секиры, забытые подхмелевшими страдниками, таскаю щими сюда на блуд челядных девок; пылились и сгнивали обгоревшие и затертые ковры, дотлевали изъеденные молью старые шубы; разва ливались в прах, в щепы некогда роскошные царские троны, превраща лись в труху громадные кровати цариц, на которых усердные хозяева этих хором зачинали своих наследников. Сыскать тут можно было даже гробы и могильные кресты, невесть как очутившиеся среди всего этого хлама. В одном углу Шереметьев наткнулся на обрывок какого-то старого знамени. Поднял, всмотрелся—узнал знамя, с которым великий князь Василий ходил отбивать у литовцев Смоленск. Шел с ним в том походе и Шереметьев — воеводой правой руки. Было это полвека назад. Был он тогда молод, честолюбив и горяч. Три раза ходил с войском на при
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2