Сибирские огни, 1973, №8
этого известия. «Выходит, сыч-то кричал! - подумал он, замлевая. — Да богу было угодно, чтоб жил на земле в сей час протопоп Анд рей!» _ Так уж и отговорил? — стараясь не выдать дрожи в голосе, со смешком, будто в шутку, переспросил он Щелкалова. — Отговорил... Тем, што ангелы будто в такого вселяются и трево жить их — грех великий! — Щелкалов тихонько, с удовольствием засме ялся. Шереметьев нахмурился и холодно сказал: — Выдумал я себе хворь — чтоб в думу не ходить! А вышло наобо рот _в поход не пошел! Только не моя в том вина! Кабы знал я о цар ской задумке — хворь бы себе не выдумывал. Шереметьев сам подивился своей выдумке, которая неожиданно пришла ему в голову: и отговорку хорошую нашел для себя перед царем, и Щелкалова отбрил. Тот даже челюсть отвесил. «Ух, подколодник!—подумал Шереметьев и со злорадством посмот рел на дьяка. — Небось и донос уже заготовил?! Ни старости, ни бла гости, аспиды, не щадят! И хитер же!.. Каким лещом вкруг меня вил ся! На слове хотел словить?! Да старый ворон даром не каркнет!» Шереметьев поднялся с лавки, крякнул. — Новости каки есть? — Новости есть! — ответил с готовностью Щелкалов. — Ну так сказывай!.. — Первостепенно — братец ваш, Никита Васильевич, эпистолию дослал!.. — Се что?!. Он много их шлет! Еще сказывай! — Князь Ондрей Михайлович Курбский прибыл в Дерпт, грамоту дослал о прибытии... — Дто за новость?! Раз отбыл, непременно прибудет. — ...а боярин Иван Петрович Челяднин по пути в Москву. — Что за новость?! — прежним тоном сказал Шереметьев, но на этот раз он покривил душой. Эта новость обрадовала его, очень обрадо вала, однако виду он не подал: ибо откровенно радоваться возвраще нию в Москву боярина, которого царь десять лет держал в отдалении, было не совсем безопасно. Неизвестно, как встретит его царь в Москве: милостью ли одарит за прежние лиха, или еще сильней заопалит. Досе ле неблаговолил к нему царь. В вечном подозрении держал: ни на год не давал ему покоя, переводил из одного города в другой, и даже зва ние конюшего, которым исстари владел род Челядниных, забрал у не го, потому что в звании конюшего Челяднин считался честью выше всех бояр и мог самовольно выбирать царя, если на престол не находилось наследника. — Нешто не новость? — удивился Щелкалов.— Не частым гостем был боярин на Москве! — Да уж, порты не протирал по думным лавкам. — Как допустили б, так и протирал бы!.. — Ну, ну! — прикрикнул Шереметьев. — Знай меру!.. О ком дерз кие слова говоришь?! О конюшем!.. — Кабы о конюшем — язык бы выплюнул! Десять лет уж, поди, как в разряде не значится местом... — Горазд — в разрядах почтенных искать!.. — Иде ж еще?.. Мне разряд во главную строку идет! — Тебе-то!.. Кабы тебе пупом во всем быть!.. А то кобель на моем подворье — тебе князь! Щелкалов не обиделся, только смешливо сощурился. Он подошел к полке, на которой ворохом лежали грамоты и свитки, прицелился глазом, безошибочно вытащил какую-то грамотку, медленно развернул ее.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2