Сибирские огни, 1973, №8

СЛОВО ПРОЩАНИЯ Давно известно: жизнь преподносит порой такие совпадения, что, встретив нечто подобное в романе, пьесе, фильме, мы упрекаем автора в «нарочитой подгонке фактов». Вот так произошло и на этот раз. Просматривая в один из апрельских дней этого года папку с письмами, я обнару­ жил и внимательно перечитал складную красочную открытку, написанную запомнив­ шимся причудливым почерком. Это было поздравление с праздником Октября 1971 года, адресованное из Симферополя мне и моей семье. Последние строки (не очень ха­ рактерные для «жанра» поздравления) таковы: «Берегите здоровье, которое мы все не умеем беречь и тем паче — приобретать. Тратим не приобретая, а это плохо! Ваш А. Ч е р к а с о в » . А через неделю я увидел эту фамилию в траурной рамке. ...Познакомился я с Алексеем Тимофеевичем в конце 1956 года, когда редакция «Сибирских огней» готовила к публикации отрывки из первого варианта романа «Хмель». До этого мы с ним переписывались. Наверное, любой редактор черкасовских произведений знает, как сложно и... увле­ кательно было с ним работать! Героев своих он испытывал «на излом» в условиях пре­ дельно напряженных, как говорят,—экстремальных. Образы у него поистине мощные, сцены выполнены блистательно, пейзажи — пластически зримые (например, речки Жул- дет и Малтат уже в том первом варианте сами воспринимались как действующие ли­ ца, как характеры). Но встречались фразы или куски, написанные явно ниже общего уровня, досадные «просмотры» или, во всяком случае, такое, с чем непреоборимо хо­ телось спорить, исходя из его же принципов сюжетостроения, его языковой системы. И — спорили. Да еще как! Темпераментный, экспрессивный Алексей Тимофеевич, то расхаживая по номеру, то присаживаясь на диван, яростно отстаивал каждую фразу, каждый сюжетный ход и вдруг... предлагал нечто совсем новое. И не успевал я осмыслить суть и представить себе будущие контуры новой идеи автора, как он стремительно шагал к столу («Обож­ ди!»), и через несколько минут я переставал для него существовать. Назавтра были готовы новые страницы. А иной раз в нашей квартире раздавался нежданный телефонный звонок, в трубке звучал энергичный, напористый голос: — Слушай! А если вот так?! И с ходу он читал свежий кусок, интересный, но порой чреватый изменениями в других местах рукописи. — Алексей Тимофеевич, а ты знаешь, сколько сейчас времени? Четвертый час! Да­ вай все-таки отложим до утра...— тихонько просил я. — Четвертый час?! — искреннейше изумлялся он.— В самом деле,— И очень сму­ щенно произносил: — А я заработался, понимаешь, и... в общем, извини. Днем мы обговаривали и, так сказать, утверждали новый кусок. Иногда это бы­ ла пяти-шестистраничная связка, взамен значительно большего количества убранных страниц. Но «утверждение» отнюдь, не исключало появления других горячо написанных кусков вместо этих.' А позже из Красноярска могли приходить «вето» на согласован­ ные эпизоды и предлагались новые, опять же удивительно сильные. Рождались в_ про­ цессе работы и неожиданные композиционные перебросы. Так, почти мимолетный мо­ тив черного тополя над могилой убитого каторжника стал эмоциональным зачином публикации «Хмеля» у нас в 1957 году, затем — в «Неве» (1962 год), а позже разрос­ ся в сквозной символ одного из романов цикла и вынесен даже в заглавие! Роман этот написан в соавторстве с Полиной Москвитиной. Неиссякаемая творческая щедрость, при которой автору не жалко уже проделан­ ной работы воображения, затраченных усилий, достигнутых результатов, непрерыв