Сибирские огни, 1973, №7

— Что нет, то нет. — А хочешь посмотреть рейхстаг поближе, просто побродить денек по городу? — Я там заблужусь. — Я буду твоим гидом. Берлин для меня как дом родной. — И Западный? — И Западный... — Электричка идет через весь город. Где хочешь — там и выходи. Деньги меняют на черном рынке. Ведь интересно посмотреть, как развлекаются англичане, американцы, французы и берлинские капиталисты. Мы даже в ресторан там заходим. — Да, все это интересно, — мечтательно произнес Виктор. — Если согласен, то я приглашаю тебя на следующую субботу в Берлин. — На следующую? Пожалуй, можно. Я свободен. Но только после обеда. 13 Майор Зацепин отодвинул пухлое дело и закурил. Встал из-за стола, поправил рассыпавшиеся по широкому лбу кольца волос. Орлов тоже встал, подошел к Зацепину и прикурил от его папиросы. — Ну и как вырисовывается личность Стрекозы? — Не все еще перелопатил, не свел воедино, однако многое стало понятным. Особенно интересные данные о фирме «Наумана-Брауна», —- так бы я назвал этот Берлинский филиал американской разведки. Сведений же о том, как и когда Стрекоза была привлечена к сотрудничеству немцами, в просмотренных мною материалах не оказалось. — Эти данные ты можешь найти в деле Фишера. Там есть фотокопия личного дела Стрекозы и меморандумы по ее донесениям Фишеру, да и позже, когда она в Штутгарте сотрудничала с ведомством Гелена,— уточнил Орлов. — Как ты это все раздобыл? — заинтересовался Зацепин. — Долгая это история, в другой раз расскажу. А об Елене Науменко можно и сейчас. — Рассказывай, — попросил Зацепин. Орлов уселся на диван и начал рассказ: — До войны Елена Науменко жила на станции Борки, где окончила девять классов. После семилетки пыталась поступать в театральное училище в Одессе, но не прошла по конкурсу. Школу оставила, устроилась работать в библиотеке заводского клуба. Училась в вечерней школе, активно участвовала в художественной самодеятельности. Отец ее украинец, а мать — немка, дочь богатого купца Фризена, высланного в тридцатые годы из Одессы. Бабка приехала к дочери и занялась воспитанием внучки. С бабкой и матерью Елена с детства говорила только по-немецки. — А что она делала, когда их городок оккупировали гитлеровцы? — В начале войны отца по болезни в Красную Армию не призывали. Он заведовал продовольственным магазином. При гитлеровском режиме продолжал торговать как частное лицо. Скупал в селах продукты и продавал их в городе. Поддерживал тесную связь с бургомистром и с интендантами гитлеровской армии. — Тебе неизвестно, где он сейчас? В сорок третьем году его расстреляли партизаны. Видимо, было за что. — А мать? — Амалия Фризен — так она называла себя при оккупантах — и ее дочь Елена, были переводчицами у бургомистра. После расстрела мужа выехали в Германию, но по пути Амалия погибла при бомбежке, а Елена попала в лагерь Альтенбург, где содержались советские женщины и девушки, насильно угнанные немцами на работы в Германию. Только бабушка осталась в Борках охранять семейное добро, нажитое на беде соотечественников. В пятидесятом году старуху схоронили дальние родственники.