Сибирские огни, 1973, №7

Живя в Иркутске, Копылов ежегодно набирал учеников в свою студию. К 1916 году он уже был окружен воспитанниками, которые души в нем не чаяли, а сам Копылов незаметно для себя сделался отличным педагогом. Постепенно у него сложилась своя система преподавания и появилась отеческая привязанность к «желторотеньким», как он называл своих учеников. Постоянно толпившиеся вокруг него начинающие живописцы создали Копылову имя лучшего в Иркутске художника-педагога. До выставки это имя было ему приятно, не более, после выставки оно дало ему опору. Копылов будто вышел из-под гипноза и внезапно понял, что не сюрпризы, а ежедневный труд среди людей определяет место человека в жизни. Он стал организовывать выставки, устраивать музыкальные вечера, ездить в этнографические экспедиции к бурятам. Естественно было ожидать, да так оно и случилось: когда после революции в Иркутске возник Народный университет искусств с отделениями музыкальным, драматическим, живописи, и ваяния, Копылов стал одним из его руководителей. Возник вопрос: сохранять ли художественную студию как отдельное детище Копылова пли включить ее в состав Университета, чтобы не распылять небольшие художественные силы Иркутска. Копылов боялся потерять почти семейную близость со студийцами, но его «желторотенькие» решили перейти в ведение Университета. В Университете студия сохранила все свои особенности. В то время как на других факультетах были точно определены сроки обучения, деление по специализации, — факультет живописи и ваяния не имел ни четких сроков обучения (Копылов считал невозможным различно одаренных учеников обучать одинаково медленно или, наоборот, одинаково . быстро), ни сколько-нибудь ясного деления учащихся на скульпторов и живописцев. Хорошо, если художник, подобно Микеланджело, умеет сделать все, за что ни возьмется. В Иркутске же тех лет дрова были нужнее деревянной скульптуры, добывать камень не хватало рук, а глина замерзала ночью в помещении. Поневоле живопись стала главным делом факультета. С течением времени факультет живописи и ваяния, или, что то же самое, студия Копылова, не только не потерял обособленности в общей системе Народного университета, а, напротив, выделился в самостоятельную государственную художественную мастерскую, обучение в которой шло своим порядком. Вначале ученики (кто — целый год, кто — гораздо меньше) рисовали одной линией без применения тона стакан и целый набор вазочек. Последняя вазочка, казалось, состояла сплошь из нанизанных на одну ось окружностей разного диаметра. Вычертить их и не сбиться в перспективе, в пропорци­ ях мог только внимательный и достаточно опытный ученик. Когда последняя вазочка была нарисована. и ученик твердо усвоил метод построения округлых предметов, начинался новый этап рисования с применением тона. Копылов ставил перед учеником черную резиновую галошу, требуя, чтобы ученик передал и черноту, и блеск, и форму предмета. Обычно ученик видел черный цвет везде одинаково черным. Копылов требовал различать по крайней мере четыре градации тона и в каждом из них свои переходы от черного к менее черному. Это трудное задание называлось «сесть в галошу», и, действительно, каждому приходилось напрягать внимание, чтобы в раздробленной блеском черноте галоши проследить целую гамму живописных переходов из тона в тон. Собственно живопись начиналась в студии Копылова тогда, когда ученик уже не сбивался в чувстве формы и тона. Для живописи каждая плоскость предмета, каждый поворот формы его обрисовывались отдельно. Получалось впечатление, будто предмет вытесан из дерева и пока еще не отшлифован. Затем каждая плоскость заливалась отдельным цветом, по возможности без поправки. Законченный натюрморт напоминал мозаику чистого прозрачного цвета, взятого сразу в нужной тональности с учетом собственного цвета предмета и отражения на него окружающих цветов. После трудного пути рисования натюрмортов переходили к рисованию черепа справа, слева, сверху, снизу, чуть справа, чуть слева и т. д. Рисуя череп, нужно было уметь почувствовать и передать именно тот антропологический тип, который был перед глазами, т. е. понять роль каждой черепной кости в формообразовании головы и лица. Над теми учениками, кто не умел этого делать, Копылов добродушно посмеивался, рисуя на полях ученической работы свои карикатуры. От черепа переходили к рисованию и живописи живой головы человека. Так же долго и тщательно изучалось, что, как и почему устроено у человека и каким образом это все изображается на плоскости. Заканчивался курс изучением фигуры человека. Те, кто шел к Копылову развлечься рисованием, обычно до конца обучения не доходили, впадая в уныние от слишком длинного ряда однообразных заданий. Зато преданные искусству люди находили у него самый радушный прием. Рассказами об искусстве России, Франции, Италии Копылов поддерживал постоянный интерес учеников к творчеству. Часто он придумывал и рассказывал занимательные фантастические истории. Ученики откликались собственными фантазиями и при постоянном мягком нажиме' учителя несли ему множество домашних картин и картинок на самые различные темы. Выходило весело и полезно, потому что в этих картинках отрабатывались творческие приемы и навыки молодых художников.