Сибирские огни, 1973, №7

Труженик и художник — эти слова стоят рядом в книге, определяя суть ее героя. Поэтический мир лучших стихотворений «Дикой яблони» чист, красив, динамичен. Но это не все. Он еще и основателен, весом, исполнен подлинности: Рассвет за окнами в полнеба, Рябины тонкая резьба. Дыханьем утреннего хлеба Полна просторная изба. Здесь в рамках карточки на стенах. И с них, достоинство храня, Глядит сурово и степенно Моя крестьянская родня. И на крутых ее коленях Во всем похожее на них. Сидит надежно поколенье Розовощекой ребятни... Основательность этого мира становится еще более ощутимой, когда В. Махалов пишет об истоках характера лирического героя: Я тогда объезжал лошадей И гордился работой хорошей. Начисляли мне пять трудодней За одну усмиренную лошадь... Я в нелегком крестьянском труде Вырастал на картошке и квасе... Картины военного детства не варьируются автором, но «все, на чем замешана судьба»— чувствуется, активно проявляет себя в характере лирического героя. Это и естественная отзывчивость, участливость, это и сознание своего долга перед людьми и родной землей, это собственное знание всех тех тягот и усилий, которыми окуплен наш трудовой, наш праздничный день. Далеко не безразлично, откуда пришел герой и что дорого ему на земле. И зная «отправные точки» характера, биографии героя, с иным настроем воспринимаешь пейзажи В. Махалова, его любовную лирику. И поскольку герой видится добрым и основательным и не рождает безразличия своей неопределенностью или эгоистичностью, все, что отбирает в мире его взгляд, его душа — и в читательском сердце находит отклик. Пусть бывало разное: Жил — не унывал, К праздникам опаздывал, К горю успевал... Понимание и сочувствие вызывает и романтическая устремленность к звездам («Мне снится небо»), и жажда самопожертвования во имя справедливости и красоты («Мне совсем немного надо»), и высокое благородство души («Есть в наших отношениях черта»). Словом, получилась книга о добром человеке. Книга, обращенная к людям не с рассуждениями об исключительности лирического героя, книга о живом простом добром человеке. И можно ли упрекать доброту в том, что она не оригинальна или недостаточно «изящна»? Доброта сама по себе — ценность. Александр ПЛИТЧЕНКО Л. Н. Столович. Природа эстетической ценности. М„ Госполитиздат, 1972. Писатель ставит последнюю точку в ро- 1 Мане... Художник делает последний мазок на картине... Закончена работа, которой отдано столько душевных сил и времени! Создан эстетический феномен. Какую ценность представляет он? Как оценят его читатели, зрители? А какова вообще природа эстетической ценности? Этому нелегкому вопросу посвятил свою книгу Л. Н. Столович, автор известных работ по эстетике — «Некоторые вопросы эстетической природы искусства» (1955), «Эстетическое в действительности и в искусстве» (1959), «Предмет эстетики» (1961). Произведение искусства -г сложный сплав социологических, гносеологических, эстетических и иных компонентов, поэтому при подходе к нему надо учитывать диалектическое единство всех его составляющих, а не абсолютизировать какие-то одни его стороны и функции и не игнорировать другие. А ведь было время, когда некоторые теоретики искусства подходили к художественному творчеству исключительно с социологической точки зрения, игнорируя его эстетическую ценность. Так, в тридцатых годах вульгарный социолог Н. Иезуитов прямо утверждал: «Наша же пролетарская современность, наша нормативная марксистская эстетика отрицает и объективные и субъективные критерии красоты, ибо она... против красоты вообще» («Пролетарская культура», 1931, № 4, стр. 148). Преодолению вульгарно-социологической концепции в эстетике способствовало все большее утверждение гносеологического подхода к художественному творчеству, подчеркивание отражательной природы искусства. Именно в этом плане проходила в пятидесятые годы дискуссия о сущности эстетического. Ряд эстетиков (А. Буров, И. Астахов), стоявшие на метафизическо- антропологической точке зрения, утверждали, что эстетическое существует уже в самом фундаменте материи до возникновения человеческого общества, существует так же, как физическое, химическое или биологическое, а сознанию человека необходимо лишь отражать эти свойства природы. Другие же авторы (к ним относится и Столович) доказывали, что эстетическое возможно лишь на основе общественно-исторической практики. Не в созерцании природы, а в практической деятельности происходит эстетическое освоение действительности и развивается эстетическое сознание людей. Однако и эстетики, выводящие природу эстетического из общественной практики, все же не смогли определенно ответить на вопрос: что же такое «эстетическое» и какова его специфика? Л. Столович в своей новой работе объясняет это тем, что спор ограничивался лишь гносеологическими рамками. Вместе с тем, «абсолютизация гносео