Сибирские огни, 1973, №7

«В ту пору нам, первым комсомольцам — строителям нового комбината, был по душе язык воинов — грамматика фронтовиков, —рассказывает Борис Ручьев.— Говоря о своих будничных заботах, мы со строгой гордостью произносили: «бои в забоях», «битва за домну», «фронт работ», хотя время, по всем внешним приметам, было мирное... Но в общей жизни нашей, в планах и делах нашего Магнитостроя было величие цели и революционная суть времени» («Лит. газета», 1968, 23 октября). На строительстве Магнитогорска Борис Ручьев испытал множество немудреных профессий: он был и землекопом, и плотником, и бетонщиком, одно время возглавлял агитклуб, организованный для борьбы с лодырями и прогульщиками. Тесная связь с производством давала молодому поэту большую творческую зарядку. Первым шагом на пути к преодолению отвлеченности и схематизма ранних стихотворений явилась «Баллада об экскаваторе «Марион», где он делает попытку нарисовать живые портреты своих современников: ...безусый татарин Ахун Галимжанов. мой друг по деревне — простой, угловатый. Пришел на строительство в двадцатьдевятом и год землекопом по рытвинам лазил, потом в феврале в ВКП кандидатом на курсы ушел экскаваторной базы. В тридцатом же, В день, сентябрем золоченный, Ахуну, с десятком таких же безусых, вручили стрелу рычага «Мариона», составы платформ, поджидающих груза. В стихотворении рисуется также образ первого механика Магнитки Ржанеева, вызвавшего на соревнование американского специалиста, который привез из Штатов «высокую мудрость с заморскою маркой и недоверие к технике русской». Павел Хорунжий, член магнитогорской литературной организации, вспоминает о том впечатлении, которое произвело на него тогда это стихотворение: «На литературном вечере в помещении редакции «Магнитогорский рабочий», на самом берегу пруда, в бараке, тогда выступили Демьян Бедный и Вячеслав Полонский. Там я впервые увидел синеглазого юнца Борю Ручьева. Он прочитал «Балладу о машинисте экскаватора «Марион». И вот какова сила от встречи с поэзией. Сейчас, через тридцать пять лет после этой встречи, я готов усомниться — правильно ли называю вещь. Вполне возможно, что она называлась чуть иначе. Сомневаюсь, Галимзянов ли герой стихотворения. Я не уверен, смог ли бы привести строки стихотворения. Но я убежден, что в прозаическом пересказе мог бы точно, деталь за деталью воспроизвести картину встречи с героем, нарисованную Борисом Ручьевым. Борис Ручьев вошел в мое сознание как автор этого стихотворения о простом труженике, и их радостная встреча-машиниста и поэта — застряла у меня в памяти на всю жизнь» (Из письма П. Хорунжего к автору этой статьи от 19 июля 1966 года). Имя Бориса Ручьева все чаще и чаще появляется на страницах уральских газет и журналов. В них одно за другим публикуются его стихи: «Атака», «Песня», «Стихи первому другу», «Дополнение к анкете», «Артель-бригада» и другие. Темы, сюжеты, конфликты для них Ручьев черпает в самой жизни. В быстром возмужании поэта как бы участвует само время. Много лет спустя он напишет о себе и своих товарищах: Не за день или час — за минуту Горизонт раздавался слегка. Мы чуток вырастали, как будто за два года пройдя сквозь века: Земляной, Деревянный, Бетонный... И уже замирает душа, как загрохал над первою домной завершающий век Монтажа1. Своеобразным итогом первого этапа поэтической деятельности Бориса Ручьева и явился сборник стихов «Вторая родина», вышедший одновременно в Свердловске и Москве. Одним из первых в советской поэзии 30-х годов Борис Ручьев попытался осмыслить те глубочайшие изменения, которые происходят в сознании и психологии человека-труженика, в его нравственном облике под влиянием активного участия в социалистическом строительстве. Книга молодого поэта стала заметным явлением в поэтической жизни 30-х годов. На страницах «Правды», «Литературной газеты», журналов «Литературный критик», «Штурм», «За Магнитострой литературы» одна за другой появляются рецензии на сборник стихов Бориса Ручьева. «Как ни подходить к этим стихам,— писал К. Зелинский,— нельзя в них отрицать двух вещей: во-первых, что эти стихи являются очень характерным документом, иллюстрирующим и объясняющим идеологические процессы, совершающиеся в среде рабочей молодежи, только вчера пришедшей из деревни. Во-вторых, стихи Ручьева свидетельствуют о том, что в нем есть то, что мы называем поэтическим голосом, есть темперамент, а главное, внутренняя цельность»2. Сборник стихов «Вторая родина» продемонстрировал большие творческие возможности Бориса Ручьева, определил всю дальнейшую идейную и тематическую линию его творчества. Однако нелепо сейчас представлять дело так, будто поэзия молодого Ручьева свободна от различного рода поэтических просчетов и неудач, которые в изобилии встречались у его сверстников. ' Б. Р у ч ь е в . Канун. Первая глава поэмы. «Октябрь», 1967, стр. 13. 2 К. З е л и н е к ий. Стихи магнитогорского поэта. «Литературный критик», 1934, № 2, стр. 189.