Сибирские огни, 1973, №7

вы и нам в Москве нужны — не хватает длинноногих. Но о подобной «грубоватости» очень точно сказал сам Маяковский: «Человеку, действительно размякшему от горестей, свойственно прикрываться словом погрубей». «Грубоватость» в лирическом стихотворении, полном предельной искренности, служит, повторяем, как бы щитом, прикрывающим обнаженное сердце поэта. В данном случае она прикрывает раздумье, глубоко тревожное, но полное веры в конечную справедливость, с потрясающей силой выраженное в заключительных строках стихотворения: Не хочешь?Оставайся и зимуй, и это оскорбление на общий счет нанижем. Я все равно тебя когда-нибудь возьму — одну или вдвоем с Парижем. Поэт непоколебимо верит в счастье человека в условиях «краснофлагого» строя. Это для него главное. Во имя этого, прежде всего, он живет и творит. Чтоб в будущем жизнь человечья неслась в небеса — уставая из вечера в вечер, Так сказал о себе Маяковский. Но этих слов не услышал или не захотел услышать профессор Роман Якобсон, впервые опубликовавший за океаном «Письмо Татьяне Яковлевой» с обширными комментариями к стихотворению. В этих комментариях, развивая ложную «концепцию» о «двух Маяковских», которую сразу же так охотно подхватили и раздули недруги советской литературы, он утверждает, будто бы политика губила лирику Маяковского, уродовала ее, не давала ей развиваться: «...как официальная литературная тенденция советской России, так и цензура, которой подвергал себя сам поэт, пытались подавить эту новую волну лирики»1. Какая же это злая неправда! И д е о л о г и ч е с к а я сущность лирики Маяковского, новаторская природа потрясающего лиризма поэта-трибуна остались за семью печатями для того, кто в самые трудные годы «бросил республику с думами, с бунтами», а в наши дни пытается сеять семена лжи с высокой профессорской кафедры. Творчество Маяковского удивительно полно гармонирует с личностью поэта. Не ' «Бюллетень библиотеки Гарвардского Университета», т. IX, № 2, Нью-Йорк, 1955. И Сибирские огни № 7 . только его стихи, но и вся его жизнь, его поступки дают представление о самом высшем проявлении душевных и гражданских качеств, о светлом моральном облике человека наших дней. Прощаясь в Париже с Татьяной Яковлевой в декабре 1928 г. (он верил, что разлука будет недолгой), Маяковский вручил все оставшиеся у него деньги владельцу цветочного магазина с условием, что его любимой будут вручаться цветы с шутливыми стихотворными записками, которые он оставил тут же. Некоторые из них сохранились: СТИХИ В ИЗЯЩНОМ СТИЛЕ Мы посылаем эти розы Вам, чтоб жизнь казалась Увянут розы... к стопам в свете розовом. а затем мы повергнем хризантемы. М аркиз П7. М. П Р ИМ ЕЧ АН И Е I Один (не воз!) поить водой. Чтоб цвел и рос вдвоем с Татой. П Р ИМ ЕЧ АН И Е II Я в зависть взят: проклятый — стой! где мне нельзя стоять с Татой. Как много тут искреннего проявления простого счастья и радости, почти мальчишеского озорства, искрометного веселья — даже в лихой размашистой подписи «Маркиз IV. М.»1 Большим и добрым человеком был Владимир Маяковский... И как хотелось поэту, чтоб люди, стоящие рядом, были бы вровень ему! Осень в Париже 1928 г. была подлинной «болдинской осенью» Маяковского. Здесь за короткий срок он создает комедию «Клоп», блестящий цикл лирических и сатирических стихотворений. Поэта охватывают новые и новые творческие замыслы. Он работает над киносценарием: от сценария сохранился лишь черновой набросок плана, который до сих пор стоит вне поля зрения исследователей Маяковского. План, видимо, в процессе работы уточнялся, изменялся. На это указывает нарушенный порядок нумерации отдельных его разделов. Но совершенно ясно, что он имеет автобиографическую основу, что идейно-тематически он связан с любовной лирикой Маяковского конца 20-х годов. Судя даже по краткому наброску, в сюжете сценария традиционная любовная коллизия разрешается с позиций социалистической морали: