Сибирские огни, 1973, №7

коммунистического общества с его высокими требованиями к подлинной и большой любви. Тематически примыкает к «Письму товарищу Кострову...» стихотворение «Письмо Татьяне Яковлевой». Оно было опубликовано в нашей печати в 1956 году. Т. А. Яковлева, к которой обращается Маяковский в стихотворении, в 1925 г. по вызову родных, проживавших в Париже, уехала из нашей страны и осталась во Франции. Маяковский познакомился с ней в 1928 г. и был, бесспорно, охвачен глубоким, искренним чувством к ней. При всех максималистских требованиях к любви поэту недоставало простого человеческого счастья, личная жизнь его была крайне неустроенной. Разумеется, неправильно ставить знак полного равенства между фактом жизни и фактом искусства, но все же нельзя пройти мимо признания самого поэта, обращенного к Татьяне Яковлевой: «Ты одна мне ростом вровень». Видимо, она оказалась человеком, который хорошо понимал поэта, был близок ему духовно. В одном из писем начала 1929 г. к Т. Яковлевой Маяковский признается: «Твои строки — это добрая половина моей жизни вообще и вся моя личная»1. Маяковский предложил Татьяне Яковлевой стать его женой. Она колебалась, не дала определенного ответа, и причины тому могли быть самые разнообразные. Незадолго до отъезда из Парижа Маяковский передал ей свое стихотворное послание. С ней же, не называя имени собеседницы, поэт ведет разговор и в «Письме товарищу Косгрову...». Точки зрения на роль Татьяны Яковлевой в духовной жизни Маяковского у исследователей и биографов поэта различны. Одни (В. Перцов) очень сдержанно, глухо говорят о любви поэта; другие (В. Воронцов, А. Колосков, П. Лавут) более решительно и подробно пишут о глубоком чувстве Маяковского. Близко знавший поэта В. Шкловский вспоминает: «Владимир Владимирович поехал за границу. Там была женщина, могла быть любовь. Рассказывали мне, что они так подходили друг другу, что люди в кафе благодарно улыбались при виде их. Приятно видеть сразу двух хорошо сделанных людей»2. Дело в конце концов вовсе не в этих биографических подробностях. И по следует забывать предсмертную просьбу поэта: «...пожалуйста, не сплетничайте. Покойник этого ужасно не любил». Для нас важнее главное — стихи Маяковского. Однако не все в них может быть до конца ясным без знания некоторых фактов его жизни. Поэтому мы и упоминаем о них. 1 Цит. по ж. «Огонек», 1968, № 16, стр. 12. Публикация В. Воронцова и А. Колоскова. 2 В. Ш к л о в с к и й . О Маяковском. — «Жили-были». М., «Советский писатель», 1964, стр. 359. По справедливому замечанию В. О. Перцова, «Маяковский не считал — об этом с полной ясностью говорит содержание стихотворения,— не мог считать свое «Письмо» только личным, как в свое время и «Про это», как и всю свою любовную лирику, он написал «по личным мотивам об общем быте». В данном случае «общим бытом» были взаимоотношения людей двух социальных миров»1. «Личный мотив» — это тревожное чувство ревности поэта, который не знает, хватит ли сил у его возлюбленной оторваться от привычного ей буржуазного мира, столь ненавистного «полпреду советского стиха». Вновь Маяковский начинает стихотворение с описания конкретных, даже малозначительных, казалобь бы, фактов. Некоторые из них даже не вполне ясны читателю без комментариев. Встречается, например, несколько беспокойное упоминание «поездов до Барселоны», Почему же вдруг — «до Барселоны»? Дело в том, что Т. Яковлева собиралась съездить в Барселону, на гастроли Ф. И. Шаляпина, восторженной поклонницей которого она являлась. Чрезвычайно тбчно и лаконично в стихотворении нарисован городской пейзаж, соответствующий напряженному душевному состоянию поэта. Но, «отталкиваясь» от этих конкретных житейских фактов, Маяковский и тут идет к обобщениям большого масштаба: Пять часов, и с этих пор стих людей дремучий бор, вымер город заселенный, слышу лишь свисточный спор поездов до Барселоны. В черном небе молний поступь. Гром ругней в небесной драме,— не гроза, а это просто ревность двигает горами. Я не сам, а я ревную за советскую Россию. Ревность «за советскую Россию»! Это — главное. Потому-то тут же так легко, иронически отбрасывает поэт все сугубо бытовое, мелкое, не имеющее общественного звучания: «Ревность, жены, слезы... ну их!» Настоящий человек тот, «чье сердце октябрьскими бурями вымыто», не может ограничиться сферой одних лишь личных отношений. И даже ревность к Шаляпину — это далеко не «личное», хотя повод был совершенно личный. Еще в стихотворении ' В. П е р ц о в . Маяковский. Жизнь и творчество (1925—1930). М., «Наука», 1972, стр. 360.