Сибирские огни, 1973, №7

— Можно перечислять кварталы современных домов, лучший в Туве Дворец культуры из стекла и бетона, строящийся плавательный бассейн. Но мне памятно другое: ГДе были только обожженные солнцем скалы — наступает зелень. Ухов, знаете, в этом деле — фанатик. За триста километров вез саженцы, чудом достал трубы для полива, добился ежедневного ухода, без которого в этих местах никакое дерево не уживется. Да и добыча у нас, в общем-то, не трудная. Помните безрудный гребень? Так зачем же переезжать? — спросил он неожиданно. Похищение покоя Так было по дороге через Саяны, из Ак-Довурака в Абазу. Все казалось, что наш ЗИЛ -130 слишком быстро оставляет позади километр за километром, а бывалый водитель Валентин Борисович Петров, даже прикуривая, не тормозил. Ему что... Он чувствовал себя здесь как дома. Вот и сейчас, на краю пропасти, Валентин Борисович стоял — руки в карманы, просто и естественно, как будто на балкон вышел отдохнуть. Очень это не вязалось с суровым и величественным пейзажем скалистой Кызыл-Тайги и с тем, что мы разглядывали там, внизу. Эго были остатки грузовика (водитель, видно, очень спешил, да так и не доехал по назначению). Потом мы по очереди рассматривали в бинокль пирамидальную вершину, уходившую в небо, и я с благоговением прикидывал, какой же отметки она достигает. Но и гут он прервал возвышенный образ мыслей: — А мы с нашим ЗИЛом заберемся вдвое выше... Ни за что б не поверил, если б не объехал грассу еще девять лет тому назад, когда дорогу на перевал только прокладывали, взрывая бесконечные эти скалы. После очередного взрыва оставались угловатые в полкузова глыбы. Нелегко было подцепить такие полукубовым ковшом, а кубовых экскаваторов в восемьдесят девятой мехколонне не было. И потому дело поначалу шло очень медленно, ковши теряли каленые зубья, ломались рамы, лопались стрелы. По заплатам ставили заплаты: говорят, что машины от этого становились чуть не вдвое тяжелее. А тем временем у машинистов мало-помалу вырабатывалась та соответствующая условиям тактика, что утраивала темп. Й вот тогда, за шесть месяцев 1963-го, и было вынуто полмиллиона кубометров скалы, или три четверти всего объема работ на перевале. По крупицам собиралась та особая сноровка, которая выручала в самых неожиданных ситуациях, благодаря которой остался жив Николай Жидких, когда на его экскаватор начала обрушиваться потрескавшаяся от взрывов скала. Тогда, собственно, еще не было дороги, которая должна была соединить комбинат Тува-Асбест, а заодно и всю западную часть Тувы со стальной колеей. На трассе царствовала времянка. И на этот самый перевал подымались мы по такой крутизне, перед которой автомашины обычно пасовали. Пришлось трактористу, местному жителю, медлительному и мудрому Оржак-оолу в который раз брать самосвал на буксир. Строители дали перевалу свое название — Орлиное гнездо. И оно тут вполне могло быть. После первого визита наверх в моей записной книжке 1963 года осталась запись: «Не оглядывайся вниз, шофер! Дух захватывает у впервые заехавшего на перевал». Но и суровый пейзаж Кызыл-Тайги после долгой зимы подсвечивался солнечножелтыми тонами. Строитель-одессит вспоминал, как получил назначение в Ак-Дову- рак. На карте еще не было такого названия. Знали — где-то в Восточной Сибири, может быть, за Полярным кругом. Прощанье с Одессой... Белой акации гроздья душистые вновь ароматом полны... Сутки самолетом. Саяны. Кызыл-Тайга. И тут что-то уже цвело на пригорках ярким желтым цветом. Он подошел, вгляделся и вдруг понял — это тоже акация. Была она незнакомая, колючая, но зато кора переливалась жемчугом, словно празднуя наступление долгожданной весны. Потом ему сказали, что это караганиик. Давно мне хотелось побывать там, на Гнездышке, посмотреть, какое оно. Нет! Ни усилия взрывников, ни старания дорожников не причесали его, не сгладили грани скал. Оно все такое же... сверкающее на солнце разломами камня. — Оно после дождя все еще подсыпает на дорогу камешка, да такого, что не приведи обрушиться на машину! — улыбается Валентин Борисович. Да! Кызыл-Тайгинский перевал не шутит. В тот раз мне с улыбкой рассказывали: одна была жертва — строитель лишился пальца. Теперь вижу, поспешили с итогом: чуть ниже площадки появился скромный обелиск: в память о том русском, что остался в Туве навечно. Обелиск предостерегает. Он подчеркивает значительность сделанного. Он о многом говорит им, тем двум тувинским девочкам, что сидят на глыбах ограждения и смотрят задумчиво далеко вниз.— Пора...— говорит Валентин Борисович. Не хочется прощаться с Кызыл-Тайгой. Но что поделаешь... Осторожно трогаемся с места. Впереди шестисотметровый спуск. И с ним тоже связаны воспоминания. В тот раз полки спуска еще не было, но она, как пунктиром, обозначалась горками камней, оставшихся после бурения шпуров. Рвать в этом месте не спешили, боялись, что скала обрушится на временный жилой городок строителей.