Сибирские огни, 1973, №7

специалист, ученый,— не только не потерял редкого природного такта, но и приобрел то ощущение требовательности, ту выдержку, без которой не добиться результата ни в одном крупном деле, без которой нет руководителя. Недаром же в Туве говорят: «Вспыльчивый степь не перейдет. Сердитый перевал не осилит». А чтобы идти к вершинам нехоженой тропой — надо набраться непоколебимого спокойствия. ...Я рассказал о Сате первому секретарю Тувинского обкома партии, известному писателю товарищу Токе (было это незадолго до его кончины). Он терпеливо выслушал меня и заметил, что эта история, пожалуй, не только об индустриальной базе строительства, но и о росте своей, национальной научно-технической интеллигенции. Правда, первый из тувинцев инженер-строитель оказался далеко не первым в Туве кандидатом наук. Этим сегодня здесь не удивишь. Да я и не хотел удивлять... Два дома чабана Искусство — ходить по карте. Еще более тонкое искусство — глядя на карту, представить себе ландшафт, который скрывается за маловыразительными условными обозначениями. Танну-Ола... Когда-то, мысленно путешествуя по пятьдесят первой параллели, я представлял эти горы иссушенными ветрами Монголии. Но вот сегодня они медленно выплывали из-за горизонта, и оказалось, что хребты эти, по крайней мере с севера, покрыты такой сплошной тайгой, что и при ближайшем рассмотрении она была вздыбленным сине-зеленым морем без единого островка. Сегодня дорога свела меня с весельчаком — корреспондентом Всесоюзного радио, Валерием Велемициным. А едем мы в гости к чабану колхоза «Пламя революции» К. Чергалану. Разыскать его, оказывается, не так-то легко. Помогает нам в этом пожилой худощавый, и в воскресенье не оставивший беспокойных своих дел, секретарь партбюро Никифор Петрович Кононенко. Из колхозной конторы мы вместе направляемся на мойку, но поспеваем туда с опозданием: ни овец, ни Чергалана у этого гигантского огороженного душа уже нет. Чабан с соседней стоянки только разводит руками, но на всякий случай посылает своих малолетних джигитов поискать коллегу в округе. Медленно идет время за пиалою соленого чая. Но вот к юрте подруливает мотоцикл, в седле — небольшой моложавый человек в светло-сером пиджаке, в кепке. — Чергалан,'— кивает головою хозяин. А я-то представлял себе знатного чабана в национальной длиннополой одежде, в сапогах с загнутыми носками. Нам, кажется, повезло, наконец. Но только кажется. Чергалан дает знак ехать за ним, и мотоцикл его, словно застоявшийся конь, срывается с места. Дорога идет вдоль Танну-Ола на запад. Мотоцикл пылит уже далеко впереди. Он то взлетает на очередной увал, то исчезает за нйм. Потом мы надолго теряем его из виду и, наконец, обнаруживаем так далеко, что различаем только точку со шлейфом пыли, которая движется от дороги к реке, а потом опять исчезает. — Вот он всегда такой...— говорит вконец расстроенный Никифор Петрович.— Вроде бы тихий, исполнительный, а как сядет за руль — не угонишься... И где его теперь искать?.. Чабан со своей отарой на одном месте долго не стоит — иначе овцы «оскальпируют» землю. Потому можно только догадываться, где сейчас юрта Чергалана. Решаем, что мы заехали слишком далеко, что надо возвращаться и по дороге вести поиски. Еще через час они увенчиваются успехом. Наконец-то можно после этой бесконечной тряски присесть на крутом берегу речушки Мажалык, где вместо обычных тополей — редкие лиственницы в два обхвата, а вместо тальника — незнакомые мелколиственные кусты. Эта заросль уходит вдаль, к уже привычным темно-зеленым хребтам Танну-Ола. И трудно сказать, далеко они или совсем близко. Валерий проверяет свой магнитофон, мы шагаем в юрту, и повторяется сцена, которую мне пришлось наблюдать сегодня не однажды: — Мы в юрте у знатного чабана колхоза «Пламя революции», товарища Чергалана,— говорит Валерий. Все присутствующие в знак уважении замолкают. — Товарищ Чергалан, расскажите, как вы организуете пастьбу. — Он подносит микрофон к губам Чергалана. Внимание хозяина рассеивается, следует вынужденная пауза. Детишки, поняв ответственность момента, потихоньку выскальзывают из юрты. Начинаем все сначала, но гут с криком врывается общий любимец, двухлетний озорник, младший сын Чергалана, за что получает строгое замечание и, обиженно сопя, уходит. Наконец Чергалан сосредотачивается и рассказывает, как трудно приходилось двадцать лет назад, когда он юношей стал чабаном: «Сено возить — сам, дрова — сам, воду возить и греть — сам»... Он терпеливо перечисляет, что еще приходилось успевать самому. Теперь об этом и заботы нет. Чабану говорят: «Не беспокойся о мелочах, думай о главном: как побогаче получить приплод, больше настричь шерсти». Да и быт чабана иной. Я замечаю в юрте газовую плиту, красный баллон. Из традиционной «мебели» остался, пожалуй, только сундучок, разукрашенный незамыслова