Сибирские огни, 1973, №7

А физик — седенький, тихий, в руках смешной узелок — парёнки да плитку жмыха детдомовцам приволок. А немка — шепотом ломким, и — тишина мертва: — Сегодня опять похоронка, в том же, в девятом «а». И все ж, в тишине невеселой, где траурен окоем, школа осталась школой и день был учебным днем. Был он ребячьим и пылким, с мечтою накоротке, с открытьями при коптилке и двойками в дневнике. 2 По вечерам случалось, надсадной глухой зимой, такая брала усталость, что нет, не дойти домой. А дома... Что там за леший из темноты возник! — Не признаешь, конечно! — Вы, кажется, истопник! — Вот ить как! Рассмеялся, достал не спеша кисет. Сыпнул табак по-хозяйски, свернул самокрутку, сел. — Вы, Артамон ТрофимычП — Не чаяла, что за гость! Ты чаяла — там в Нарыме снежок могилку занес! Был Просеков, да сплыл он, где-то в земле изгнил, а вспомни, я из могилы приттить погостить сулил! Через тебя Левонтий пошел по чужим следам. — Леня! Где он! На фронте! — Там, поселенка, там. Что, учительша, рада! Ограбила ты меня! Чистые конокрады. Сына... будто коня. В уздечке ушел, как Чалый, — жизнь через то на слом... Все в старике кричало, все набухало злом. Зубами желтыми ляскал, рубаху реал на груди.