Сибирские огни, 1973, №7

И это знакомое оставалось рядом. Достаточно было с заходом солнца опуститься на скамейку где-то в Нескучном, запрокинуть голову — «Золотой кол» (Полярная звезда) и в московском небе стоял на одном месте, а «Золотые лошади» (Малая медведица) паслись вокруг него на невидимой веревке. Да, поначалу ему было совсем нелегко. С русским языком он познакомился впервые в седьмом классе, но, видно, дело было далеко не только в языке. Труднее всего оказалось сменить усвоенный с молоком матери неспешный ритм жизни чабанского стойбища на ходкий темп работы в аудитории. Там, дома, не спешили судить о чем бы то ни было. Случалось, колхозные собрания без перерыва длились по трое суток. Араты, полулежа на кошмах и попыхивая трубками, не выказывая и тени нетерпения, выслушивали каждого, пока, наконец, принималось решение. В аудитории все было иначе. Считанные секунды дробно стучал мел по доске, Сат не успевал вникнуть в существо формулы, как новые его товарищи уже готовы были дать ответ. В одно мгновение сориентироваться, не откладывая, принять решение... Проще говоря, надо было переделывать себя. А это — самая трудная наука. Помогло одно обстоятельство, о нем стоит рассказать подробнее. Тувинские студенты удивительно легко разбираются в чертежах. Не в том ли секрет этой легкости, что, ведя кочевой образ жизни, чабанам приходится то и дело набрасывать планы местности? Сат отверг это мое предположение. Разгадка, пожалуй, была в другом. Бабушка и мать носили у пояса свинцовый карандашик. И прежде чем сшить баранью шубу или охотничью козью куртку — чертили раскрой. А то, что увидено в детстве, накрепко остается в памяти, осмысляется само собою. Приехав на новую стоянку, отец раскладывал по траве детали юрты. Казалось бы, что можно построить из этих нелепых кусков кошмы и прутяных решеток? Но вот каждая деталь находила свое место, и получалось идеальное по своим геометрическим формам, прочности и теплоизоляционным качествам сооружение. Податливый войлок и хлипкие прутья составляли вместе форму, устойчивую даже против урагана. В мороз в этом ограниченном тонкой оболочкой пространстве было тепло. А летом достаточно было поднять немного кошму — начинала работать безотказная самотечная вентиляция. И Сулчун Сат лет с пяти знал, из каких плоскостей составят крышу, какие пойдут на стены. Юрту ставили дверью непременно на юг. И когда солнце светило прямо в дверь — было ясно, что наступил полдень. Если пастух находился далеко от дома и хотел узнать, который час — он рисовал на земле план юрты, втыкал в середину пру­ тик и узнавал время по тени. Единственно, чего не знал в то время Сат, что в геометрии тень эту называют проекцией. Удивительно ли: москвичи тратили львиную долю времени на черчение, ему же оно давалось с непонятной для них волшебной легкостью. И он был разочарован, какие простые задания они получали от преподавателя. Месяц спешил за месяцем. И вот пришел день, когда все задания были выполнены, курсовой проект сдан на кафедру, а до конца семестра оставалась неделя-другая. С утра он сходил в кино, посидел в сквере и поднялся к товарищам. Сосед по комнате, оторвавшись на минуту от чертежной доски, посмотрел на Сата с такой завистью, что ему не оставалось ничего другого, как только взяться за циркуль и стать рядом. Ведь помощь особенно хороша, когда она взаимная. Продвинулась вперед необходимая будущему прорабу наука — умение разбираться в людях. А вскоре выпал случай доказать, чего стоит дружба. Летом товарищи по группе собрались в туристский поход в самую дикую, самую живописную часть Тувы — в Тоджу. И сердце сжалось — вдруг захотелось тут же, на Кызыльском аэродроме, сменить билет, сесть в самолет, отправляющийся в сторону Чадана, домой. Товарищи смотрели на него с надеждой — один только он мог говорить по-тувински. И Сат пожертвовал свиданием со стариками, отправился в Тоджу. Потом он говорил им, что не пожалел: «Чего стоят пейзажи Князь-озера!». Но они- то знали, чего ему стоило это решение в Кызыльском аэропорту. Диплом, выпускные экзамены. И, наконец, он снова в предгорьях Танну-Ола. И снова бурное цветение трав на лужайках между непричесанными лиственницами, и трубные крики оленей в . тайге, до слез знакомый дым родной юрты. Было это лет двенадцать тому назад. Совет Министров автономной республики направил его на самую боевую в то время стройку Тувы — Кызыльскую теплоэлектроцентраль. Ее, очевидно, желая подчеркнуть значение объекта, называли тут «паротурбинной электростанцией». Два года Сат был на площадке мастером, потом прорабом, пока станция не дала столице республики свет и тепло. Сегодня по проводам из Назарова Тува получает энергии в несколько раз больше мощности, установленной на «паротурбинной станции». Но для Сата, как и его соплеменников — мастеров, бригадиров, рабочих, это была не просто ТЭЦ малой мощности, а строительная площадка, где собраны почти все, известные практике, строительные процессы, причудливо переплетавшиеся на месте и во времени. «Построить ТЭЦ, — говорил один московский профессор, — все равно, что сдать экзамены за строительный университет». И он сдавал эти экзамены — один за