Сибирские огни, 1973, №7

— А что сам-то сделаешь... — Проситься придется на берег, в подменный экипаж... — Выросли, черти, матери не боятся... Помню, когда уезжал... Из многих десятков листов карты, вместивших наш путь, осталось два. На последнем у верхнего обреза написаны слова: залив Петра Великого... залив Америка... Находка... Рано утром встретится выходящий из бухты пограничный катер, такой маленький, что матрос, стоящий па палубе, головой достает до планшира мостика. Резко и требовательно свистнет старпом. Подчиняясь сигналу, наш флаг плавно опустится и так же плавно поднимется до места. В ответ на маленькой мачте катера дрогнет и так же скользнет вниз и вверх зеленый пограничный флажок. А матрос, закрепив фал, приветливо помашет рукой. Это будет первый привет родного порта, к которому приписан наш танкер и в котором он еще ни разу не был. На холодном майском ветру будут стоять на причале женщины, упорно отказываясь переждать в тепле проведение формальностей по приему танкера. Потом приедут руководители Управления, под трубный марш оркестра выстроимся мы вдоль борта, последний раз собравшись все вместе. Что делать, после рейса многие должны пойти в отпуска. А собрать потом весь коллектив — дело почти невозможное. Тот пойдет на повышение, у другого откроются домашние обстоятельства, третий закончит отпуск, когда судно будет в рейсе, и его направят на другое... По крайней мере, так мы будем думать, стоя в тесном строю, слушая приветственные речи, поглядывая на голубой переходящий вымпел, завоеванный нелегким трудом. Но нам, как коллективу, придется пройти еще через одно испытание. После всех церемоний кадровик объяснит, что с людьми во вновь организованном Управлении нефтефлота пока плохо, и предоставить замену всем, кому положено, он не сможет. А через два дня надо снова идти в рейс. Шуметь будут все, но к отходу на борту не будет ни одного опоздавшего, и среди нас будет всего четыре-пять новых членов экипажа. Кадровик, конечно, не выполнит своего обещания заменить всех после рейса в Японию, а танкер пойдет потом вдоль приморского побережья по бухтам и бухточкам, потом на Сахалин, снова в Японию. И подчиняясь дисциплине, чувству долга, по-одному, по-два будут уходить только те, кому рано или поздно «кадры» предоставят отпуск, те, кто сейчас составляет наш коллектив, на который, в общем-то, теперь грех жаловаться. Но все это впереди. А пока — встречный ветер и крутая зыбь. Нос танкера высоко задирается вверх, описывает широкую дугу и падает па волну. Из-под форштевня — сплошная сверкающая стена воды и брызг. И тотчас загорается над палубой короткая дуга радуги. И так раз за разом — взметается водяная стена, и вспыхивают, мерцают над палубой радуги. Рано или поздно стихает любой ветер. Тогда опадает пенный шлейф, и радуга гаснет. Но по-прежнему катятся навстречу волны, по-прежнему напряженно и старательно стучит машина. И судно идет и идет вперед, потому что дело есть дело, красиво оно или некрасиво, нарядно оно или буднично. ♦