Сибирские огни, 1973, №7

говорить теперь не с руки. Бабий всхлип, и снова молчанье, словно вывих, словно излом. Ты подходишь, тебя встречают стопудовым кержацким злом. И, прищурясь, глядят, тоскуя, что нельзя кухонным ножом ту, с глазищами, городскую, чтоб не перла здесь на рожон. Так глядят они, не мигая, словно древней кисти холсты. — Вот и гостенька дорогая, чем приветить, чем угостить! Артамон дышал самогонкой, подступал и тебя теснил. И топтался понурый Ленька, как на привязи, рядом с ним. Он одет в дорожную справу, он уходит в чужую жизнь... — Эт-то кто ж на книжке кудрявый, Александра Пушкин, кажись! Эт-то нам подарочек, Ленька, не загинем теперь в снегу! Слышь ты, девка, шути легонько, околеть со смеху могу. Ленька бережно принял книжку, ты тайком смахнула слезу. — Не оплакивай парня, слышь ты, я назад его привезу. Я вернусь, из могилы встану, в синем пламени не сгорю. — Ладно, ладно, будет, папаня, будет, будет, я говорю... Ты уходишь. Глухую ярость ощущаешь даже спиной... — Поселенка! За зря старалась, он со мной остался, со мной! ЧАСТЬ ВТОРАЯ 1 Учительские тревоги далеких военных лет, нерадостные уроки, коптилки пасмурный свет. Тонюсенькая, как спичка, и спичкою — чирк, зажглась, ярилась математичка — контрольная сорвалась. Пока на доске чертила окружности да углы, замерзли в классе чернила, заиндевели столы.