Сибирские огни, 1973, №7

— Михаил Иванович, все на местах,— обращается старпом к капитану. Тот спокойно, раздельно произнося каждое слово, говорит: — Доложите, как положено. Старпом удивленно смотрит на него, потом подтягивается и четко, суховато докладывает: •— Товарищ капитан, судно к борьбе за живучесть подготовлено! — Пожар в районе насосного отделения! Внизу, на переходном мостике, мелькают оранжевые спасательные жилеты: бегут матросы, механики, мотористы, кто с огнетушителем, кто со стволом пенотушения, кто раскатывает пожарные рукава. Токарь и плотник натягивают маски кислородных изолирующих приборов, обвязываются страховочным концом И один за другим скрываются за дверями насосной. Работают быстро, сноровисто — еженедельные тревоги выработали навык, а за полгода плавания изучен каждый закоулок танкера. И все-таки капитан всякий раз заставляет делать одно и то же, замечает незначительные, на первый взгляд, упущения. Дело уже не только в проверке подготовленности экипажа. В том, как он методически добивается выполнения всех предписанных действий, четкости докладов и т. и., видно стремление добиться исполнительности, доведенной до автоматизма. Иногда молодые моряки возмущаются: это же не военный корабль! Но море не делает различия между военным кораблем и судном торгового флота. Был же у нас случай, вызвавший довольно неприятные ощущения. Ночью шли проливами среди греческих островов. Стоявший на руле матрос задремал. А молодой штурман, забыв, что в таких условиях нужен постоянный контроль с его стороны за вахтенным, захлопотался с картой, с определениями места. Матрос в дреме переложил руль на правый борт. Так и пошли тихо-мирно к скалистым берегам... Выручила дисциплинированность капитана: помня, что он обязан контролировать работу штурмана, ои поднялся на мостик. И вовремя. Наутро танкер гудел от разговоров: любому неуютно становилось при мысли о том, что могло произойти, когда он безмятежно отдыхал, доверившись товарищу, стоящему на мостике. В декабре 1970 года в заливе Терпения у Сахалина в жестокий шторм погиб теплоход «Поронайск». За его спасение боролись долгие часы. Попробуйте представить себе самочувствие тех, кто по приказу капитана оставался в машинном отделении, когда палуба уже косо стояла под ногами и почти весь экипаж покинул судно. А каково было состояние тех, кто спасал людей с «Поронайска», прыгавших в ледяную воду штормового моря? Спустить бот и держаться на нем, когда волны достигают семиметровой высоты,— большое искусство и тяжкий труд. А ведь на танкере «Ленинское знамя», пришедшем на помощь «Поронайску», в бот прыгали не добровольцы, а те, кто расписан по сигналу «Человек за бортом!» Й отдавая приказ спустить бот, капитан танкера не раздумывал о том, сильны ли у его моряков чувства дружбы, сознательности и т. п. Он просто был уверен, что его приказ выполнят, хотя каждый, кто выполнял его, отлично понимал, что никакой угрозы их танкеру нет, а вот со спуском бота начинается риск для собственной жизни непосредственно. Великая это сила — исполнительность. Но если бы все дело было только в ней... Размышления о малярной кисти Жарко. Желтая полоса, выведенная кистью на металле, густеет на глазах. Часов на руке нет— не заляпать бы! — время отмеряется количеством пожелтевших леерных стоек, желанием курить, да солнцем, припекающим спину так, что приходится периодически поворачиваться к нему то боком, то грудью.