Сибирские огни, 1973, №7

5 ...На первый урок раздается звонок. О чем он сегодня, твой первый урок — о суффиксе «ок». О, как он далек, как досадно далек! А группа встречает тебя тишиной, не той, настороженной, вовсе иной: доверчиво-ласковой, словно щенок, что славной мордашкой на лапу прилег. Ну, что ж ты молчишь, начинай же урок о суффиксе «ок». Но, кажется, вот он, ушедший от нас, Евлампий Терехин заглядывал в класс. Ты видишь его. Он идет за окном, по снежной дорожке скрипит костылем, беседует с кем-то на низком крыльце: «Здесь, чуете, первое — точный прицел». Он скажет «опечное» или «Ну, чо», под дело любое подставит плечо. А ты все молчишь. Ну, а как же урок о суффиксе «ок»! Секунды бегут, и пора бы давно, но ты все глядишь, все в окно да в окно... На улице тополь, заснежен, ветвист, — Так. Тема урока у нас — «Коммунист», 6 ...Ой, мама, как жизнь идет... Какие у нее ухабы, нырки, извороты какие! Сегодш прощалась я с Леней Просековым. Мамочка! Не обижайся, твоего Пушкина я на прощанье ему подарила... Но не буд забегать вперед. Ты уже, наверное, догадалась, в чем дело. Недавно Просековых раску лачили, а вчера сослали в Нарым. Мамочка! Тут меня обвинили в оппортунизме, даже в правом уклоне. Но я не скры ваю, что Леню Просекова мне жалко, и я даже предлагала ему остаться со мной. Он остался. Хотя он после смерти Терехина многое понял, но отца все-таки оставить не ре шается. Отец есть отец! Над деревней частушки льются — озорство, и радость, и грусть. «Я взовьюся выше гуся, на просторы оглянусь. Туча по небу плывет черной-черной ватою, оттого и жизнь идет такая волноватая. Возле нашего Нардома всех собрали кулаков, на болото нынче гонят, будто серых куликов». Как будылья в снегу торчали эти самые кулаки, и молчали. Немо молчали: