Сибирские огни, 1973, №7

она часто оставалась ночевать. Пришла Эльвира и на вокзал, на перроне она долго шепталась с полупьяным Антоном, а потом обняла и расцеловала его. Из Москвы, Новосибирска и других городов, где делал остановки веселый отпускник, он посылал Эльвире длинные любовные письма, адресуя их в домик тетушки Новак, как было условлено. Из Бобровки Стрекоза получила от него два письма. В одном из них старшина нарисовал план поселка и железнодорожной станции, где он надеялся встретить ее, когда получит телеграмму с заранее обусловленным текстом. И вот такая телеграмма пришла. Бирюлькин никому из сослуживцев не сказал о приезде к нему будущей подруги жизни, зная, что нарушает порядок, установленный в расположении части. Две недели тайных страстей сделали его безвольным и послушным орудием Стрекозы. По ее предложению гуляли они вблизи охраняемой зоны; в беседах с ней, желая показать себя> Бирюлькин хвастался связями с командованием части, называл их фамилии, давал характеристики, подробно рассказывал о жизни части, не догадываясь, что все это записывалось Стрекозой на портативный магнитофон, переданный ей Келлером в Синегорске. Зная пристрастие Бирюлькина к спиртному, Стрекоза склоняла его к выпивкам. Она каждый день наблюдала, как после первых рюмок вина Антон терял над собой контроль, как легко отвечал на все ее «недоуменные» вопросы, погружаясь все глубже и глубже в топкое болото, из которого трудно было выбраться без посторонней помощи. И вот пришло время раскаяния и расплаты. В кабинет подполковника Селезнева вошел высокий, стройный старшина с рыжеватыми усами и бакенбардами. — Садитесь, товарищ Бирюлькин, — пригласил Селезнев, закрыл папку, поднял телефонную трубку: «Зайдите ко мне, Николай Федорович. Явился ваш подопечный»... Через минуту в кабинет вошел немолодой капитан, сухо, кивком головы поздоровался с Бирюлькиным и сел на стул у приставного стола. — Вы, надеюсь, знаете, зачем вас пригласили сюда? — официальным тоном спросил Селезнев. — Не знаю точно, но догадываюсь. Я и сам уже хотел зайти к капитану Ярославцеву, да не застал его в полку. — Ну, выкладывайте сейчас, все как на духу,— предложил Селезнев. — Я вызвал сюда одну женщину, хотел жениться на ней,— начал Бирюлькин. — А слухи ходят, что вы уже женились, — перебил Селезнев. — Я прожил с ней две недели, как с женой, но мы не регистрировались. Сколько раз заговаривал о свадьбе, она ничего определенного не отвечала, говбрила, что надо получше узнать друг друга, не торопиться. А на днях у нас вышел такой разговор, после которого я не хочу с ней видеться, даже боюсь новой встречи. -— Это почему же? — Она мне показалась подозрительной... — А раньше ничего подозрительного не замечали? — Да вот сейчас кое-что приходит на ум. Много я, наверное, лишнего ей порассказал. Каждый день выпивки, разные разговоры. По выходным дням ходили на прогулки в лес, на реку. Я во хмелю да на прогулках откровенно рассказывал Елене обо всем, что происходило у нас в части, как мы начинали строиться, как обживали позиции, осваивали новую технику... — А она проявляла к этому интерес? — Вот и именно, сама расспрашивала. И когда я рассказывал о своих служебных делах, Елена становилась добрее, внимательнее, даже ласковее, будто расплачивалась со мной. Тогда я всего этого не замечал, понял только теперь, после этого разговора.