Сибирские огни, 1973, №6

Знать, что где-то день в смертельном стоне Бомбами расколот на куски... И тогда открытые ладони Я сжимаю с хрустом в кулаки. Тем, по чьим приказам гибнут дети. Кто к живому мстительно жесток, Не хочу оставить на планете Места — даже с малый ноготок. Я хочу, чтобы на землю с неба Падали, на радость вам и мне. Только звезды, только хлопья снега. Только листья в чуткой тишине! ЗАРУБКИ Вот палочка — она в зарубках вся. Ее отец, сквозь годы пронеся. Мне передал — и так сказал при этом: «Она расскажет лучше всяких слов Тебе, твоим сынам, сынам сынов. Как мне жилось в былом, зимой и летом. Взгляни: четыре грани у нее, И каждая твердит мне про свое. Вот здесь, мой сын, на первой грани длинной Мой долг записан толстому купцу, Грабителю народа, хитрецу — Немалый долг, и рыбой, и пушниной. Здесь, на второй — припомнить все хочу! — Отмечен долг «вос-ёху», богачу. На третьей — долг шаману за камланье, В четвертый раз на палочку смотрю — Долг вспоминаю русскому царю: Он обозначен на четвертой грани...» Была жестокой палочка-судьба: Из человека делая раба, Всю молодость отцовскую вместила! Вот в руки я беру ее опять: Невелика она, всего лишь в пядь. Но страшная в ней чувствуется сила. Страдая кратким летом от мошки, Таская с мерзлой рыбою мешки, Раскуривая гаснущую трубку. Как много мой отец растратил сил. Как много он кисов поизносил За каждый долг, за каждую зарубку! Сжимал он, хмурясь, палочку в руке: Зарубки — словно волны на реке. Но стихнет ветер — исчезают волны.