Сибирские огни, 1973, №6
сибиряки? Выбежит из баньки, красный, как уголек, поваляется в пу шистом снегу, и опять... Под струей холодной воды крякнул и побежал в парную. Снова за брался на самый верх и принялся на второй ряд охаживать себя распа ренным веником: «Теперь, наверняка, опять месяца на два...». В предбаннике расчесал частым гребешком волосы и бороду, под стриженные парикмахером. ' Сияешь, как золотой империал!1 — рассмеялся Лепешинский, ог лядывая друга и радуясь его здоровью.— Будто жених перед венчаньем! Дома пили крепкий чай с малиновым вареньем, утирались холщо выми полотенцами. Ну, угостил ты меня, Пантелеймоша! — восторгался Михаил Александрович.— Доброй банькой! И таким чайком!.. Век буду помнить. Когда кончили чаепитие, спросил, что там накопилось у друга в тай нике. Лепешинский принес № 16 «Искры». Гость обрадовался. Он уже успел развезти девятнадцатый номер, а шестнадцатого до сих пор не видел. Искал во всех уцелевших складах — не нашел. А Пантелеймон Николаевич сказал, что он ждет девятнадцатый только через неделю. Что там примечательного? — Горячий номерок! — ответил Сильвин.— В Ростове-на-Дону де монстрация. В Екатеринославе—тоже. Бутырка переполнена-.. Да, еще там о Горьком. Помнишь, избрали его в почетные академики? Теперь спохватились: «политический преступник»! И Ника-Милуша повелел от нять высокое звание. — Об этом я где-то читал. И слышал: в знак солидарности Коро ленко и Чехов сложили с себя звание почетных академиков. — Несчастная Академия! Несчастная российская паука! На руки— кандалы, на губы — царский замок! В «Искре» хорошо сказали. Сейчас припомню.— Сильвин потер лоб, все еще влажный после чаепития.— Да. Дерзкий вызов всем, кто видит и чтит в Горьком крупную литературную силу и талантливого выразителя протестующей массы. — Верные слова — полено в костер. Города бурлят, деревня уже не стонет, а кричит. — Я сам видел на Полтавщине и Харьковщине: горят помещичьи именья!.. А ты не получил текст майского листка? Жаль. Ведь обещали прислать. Я от тебя собирался поехать к Акиму в Кишинев, хотел зака зать для всех, чтобы успеть развезти. Я всюду обещал. Они не подозревали, что кишиневской типографии уже нет, что не жданно-негаданно и так нелепо провалился Аким2. Всегда осмотритель ный, он, на беду, сам отправился на вокзал, чтобы опустить письма в почтовый вагон. Тут его и приметил летучий филер Быков, таскавшийся за ним двумя годами раньше в Вильно, и выследил типографию. Сильвин уткнулся в «Искру». Прочитав передовую, почувствовал, что ее написал Ильич. Вернулся к последним строчкам: — «...пролетариат пойдет вперед без оглядки до самого конца.— В знак согласия качнул головой.—...мы будем бороться за демократиче скую республику. Не забудем только, что для того, чтобы подталкивать другого, надо всегда держать руку на плече этого другого. Партия про летариата должна уметь ловить всякого либерала как раз в тот момент, когда он собрался подвинуться на вершок, и заставлять его двинуться 1 И м п е р и а л — золотой десятирублевик, приравненный к дореформенным пятнадцати рублям. 2 Л е о и Г о л ь д м а н.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2