Сибирские огни, 1973, №6

На «ретроспекции» Николая Грииюка я узнал знакомую работу: она называлась «К вечеру» н была датирована 1963 годом. Вот, оказывается, как давно это было! Там же, на выставке, корреспондент радио спросил меня: что главное в творчестве Грицюка, если сказать в двух словах? Поначалу я растерялся: как это — в двух словах, можно ли — в двух словах2 А потом тсе же ответил, не столько собеседнику, сколько себе: главное в работах художника — именно этот мощный заряд жизнеутверждения, присутствующий в каждом его произведении! Не о дешевом бодрячестве идет речь: мало ли мы знаем, в конце концов, картин и картинок с более чем оптимистичным сюжетом, от которых, тем не менее, веет непреодолимым унынием, какой-то вялостью мыслей и чувств.... В чем же она конкретно, эта жизнеутверждающая сила работ художника, что является, так сказать, материальным носителем той энергии, которую они излучают? Можно ли указать художественный прием или сумму приемов, которые позволяют художнику добиться такого эффекта? Ответить на этот вопрос — значило бьт раскрыть тайну, имя которой — искусство. «И прелести твоей секрет разгадке жизни равносилен»,— сказано у поэта. Есть художники, даже среди очень больших мастеров, у которых легко можно выделить некие доминирующие приемы. Черные, нарочито огрубляющие контур «обводы» фигур — Жорж Руо. Пустые голубые капельки глаз — Модильяни. Мелкие, почти «точечные» мазки, из которых как бы само собой возникает целое — Сёра. Но ведь наивно думать, что и у этих мастеров все тайны сводятся к одному или нескольким техническим приемам. Мало ли густо-красных, зеленых и голубых коней было написано после Петрова-Водкина, а тайна осталась навсегда при нем! С Николаем Гринюком случай особенно трудный в этом смысле. У него нет столь уж постоянных «опознавательных» признаков, он «разный». В один и тот же день им может быть написана и сугубо конкретная работа, на которой все узнают, какая улица изображена, и что-то сказочно-условное, фантастическое, орнаментальное. Вот одна из стен в первом зале выставки. Здесь, кажется, нет листов, сколько-нибудь похожих один на другой. Подчеркнуто-земная, чуть сумрачная, «Улица Огарева» из московского цикла. Голубая, как бы размытая, вся «плывущая» акварель «Час пик». «Тоннель» .— московский пейзаж, весь построенный на контрасте света и тени: темное жерло, в которое устремляются летящие по Садовому кольцу машины, а над ним — громады двух домов, тоже темные, теневые, и в промежутке между ними, в узкой щели — золотой, весь светящийся, силуэт высотного здания. А лист «Кремлевские соборы»— весь зо­ лотой, и небо над великолепием зодчества тоже золотое, сказочное, в каких-то узорах и складках, словно праздничный театраль ный занавес. «Василий Блаженный» — пестрый, обве денный синевой, словно бы слитый с небом., «.Москва у него то радостна, то печальна то энергически спокойна, то вдруг необы чайно драматична— в каждом листе Гри цюк раскрывает свои мысли и свои чувства рожденные тем или иным сюжетом: о умеет в обычном увидеть необыкновенное в простом и будничном — поэтические чер ты...» — писал журнал «Москва», публику серию репродукций с акварелей новосибир ского художника, В цикле «Моя Москва» — десятки листов И, кажется, нет меж ними внешнего сходст ва. И безошибочно чувствуется единство. Очень точно сказал французский писатель- коммунист Владимир Познер, побывавши в мастерской Грицюка: «Так бывают непо хожи сыновья в одной семье, но всегда без ошибочно чувствуется: это — братья, дет одного отца!» В «таких разных» работах Николая Гри цюка присутствует высшее единство — един ство личности художника. У него был не совсем обычный путь большое искусство. Он кончал не специальное учебное заве дение, а текстильный институт в Москве, работал по специальности -— художником- модельером женского платья — в Домах моделей Ленинграда и Новосибирска. Все это — после войны. А во время войны офицер-связист Ни колай Грнцюк участвовал в боях: и на род ной своей земле, и на земле стран Европы, которым Советская Армия несла освобожде ние от фашистского варварства. Рисовать любил с детства. Мне довелось видеть едва ли не первые опыты: семейные альбомы фотографий, украшенные затейли вым-орнаментом... На выставках иногда появляется одна и очень ранних,— правда, уже послевоенных и послеинстнтутских,— работ: «Ковеиский переулок» в Ленинграде, акварель самого классического толка, нежная и прозрачная. Когда говорят: «акварельные тона», имеют в виду именно такие акварели. В этой работе еще трудно угадать буду щего Грицюка. Неизменным останется лишь пристрастие к городскому пейзажу и к ак варели. Но изменится и трактовка пейзажа, и «способ действия» акварельными кра сками. Один из новосибирских художников назвал Николая Грицюка в газетной заметке акварелистом-иоватором. Думается, для этого есть основания. В его акварелях зачастую меньше всего «акварельности»: они контрастны, резки, патетичны.