Сибирские огни, 1973, №5

вил, что он отчисляет его из писарей, приказывает вернуться в строевую роту и лишает увольнения в город до конца срока службы. 6 До чего же хороша родная река! Шумит, играет Енисей на перека­ тах, мечется от берега к берегу, пытаясь пошире раздвинуть утесы. С обеих сторон жмутся к реке лесистые сопки, словно отыскивают тихие плесы, чтобы посмотреться в них, как в добротные зеркала. Почитай, двадцатый раз Глаша плывет на пароходе, а наглядеться на реку не может. И всякий раз Енисей кажется иным. То он светлый и задорный, то угрюмый и грозный, но всегда могучий, напористый. Паро­ ходы дрожат, дымят во все тяжкие, шлепают плицами по воде изо всех силенок, но едва-едва перебираются через буйные шиверы. А в этот рейс «Дедушка» еще взял на буксир длинную баржу — совсем изнемо­ гает старик от усталости. Глаша целые дни проводит на палубе. С правого борта посмотрит на берег и тотчас же спешит на левый, чтобы полюбоваться заводью или отвесной скалой. На ней простенькая белая панамка, сиреневое платье с рукавами вы­ ше локтей. Руки у нее стали бурыми. А лицо? Посмотрелась в зеркало: тоже потемнело от загара. Если бы увидел Иван, пожалуй, не узнал бы. Хотя по волосам мог бы. Не выгорели. Все такие же светлые, волни­ стые... Июль — самый жаркий месяц — она проведет в деревне, и загара еще прибавится. Такой —шоколадной — и приедет из Сибири в Моск­ ву. Пусть Иван дивится! На каждой пристани Глаша выходила на берег, покупала земляни­ ку в берестяных бурачках. Когда «Дедушка» подавал отвальные гудки, смотрела с палубы на пассажиров, сгрудившихся к трапу. И на первой же пристани заметила хромого в брезентовой приискательской куртке, в мятом картузе, с котомкой за плечами. И чуть не встрепенулась от ра­ дости: «Здесь он! Уцелел!». Когда «Дедушка» снова двинулся в путь, спустилась вниз, загляну­ ла в каждый уголок, где ютились палубные пассажиры с мешками и корзинками, но Ошуркова нигде не было видно. Стреляный воробей! Схоронился где-то в надежном месте. И не зря поопасался: «Дедушку» посередине реки остановил дозор. Дородные, раскрасневшиеся от жары и испарины, полицейские, стуча ножнами шашек, поднялись из лодки на палубу, обшарили весь паро­ ход. И спустились не солоно хлебавши. Кого они искали? Может, бродя­ гу, убежавшего с каторги. Может, «политика», исчезнувшего с места «водворения». А может, им были даны приметы Ошуркова. На следующий день Глаша поднялась на рассвете, накинула платок на плечи, пробежала по палубе. Глянула на нос парохода. Ошурков си­ дел на бухте толстого каната и разговаривал с вахтенным матросом. Из рубки раздался отрывистый свисток. Матрос взял наметку с полоса­ тыми отметинами и, опустив за борт, крикнул наверх: — Не маячит! Ошурков поднялся, чтобы немного размяться; увидев Глашу навер­ ху, шевельнул сивыми бровями. Дескать, рад, что на Столбах тогда они успели улизнуть от жандармов. Глаша улыбнулась в ответ и чуть замет­ но качнула головой. Он поймет: «Рада видеть на воле».