Сибирские огни, 1973, №5

Привезли в Метехский замок над Курой, втолкнули в камеру. Лязгнула дверь за спиной, заскрежетал замок. Осмотрелся: в одном углу печка, в другом —вонючая параша. Вдоль стены кровать. Для него короткая. У изголовья столик. Зареше­ ченное окно. Подоконник совсем невысокий. Впервые он видит такой в тюрьме. Вспомнилось, где-то читал: в древности это была церковь. Монахи в кельях читали псалмы, поклонялись царю небесному. Около ста лет назад царь земной приказал перестроить церковь в тюрьму. Попы и мо­ нахи по-прежнему молят царя небесного, а они, революционеры, на улицах городов зовут народ к низвержению царя земного. Дождавшись рассвета, легко и просто взобрался на подоконник, глянул вниз: маленький тюремный двор, с трех сторон —мрачные корпу­ са одиночек, с четвертой —ворота. Тяжелые, черные. Видно —окованы железом. Через эти ворота в свое время ввезли Горького. Быть может, пи­ сатель сидел в этой же камере и вот так же посматривал на тесный тюремный двор. Зазвенели ключи, лязгнул засов, скрипнула тяжелая дверь —и в камеру вошел парашник, служитель из уголовников. Пользуясь тем, что надзиратель задержался в коридоре, парашник моргнул новенько­ му «политику», будто хотел что-то шепнуть, и у Курнатовского неволь­ но метнулась рука к кромке уха. «Э-э, да ты убогий! Глухмень!» —отметил для себя служитель и, поворачиваясь к параше, снова моргнул: ежели что, так подмогну. И потянулись серые, скучные дни. Виктор Константинович отме­ чал их черточками на стене. Просил книг —не дали. Сказали: «После того, как дадите показания...» А от показаний он решительно от­ казался. Днями Курнатовский сидел на подоконнике, смотрел, как ходят но двору уголовники, выведенные на прогулку. А вечерами на него на­ валивалась тишина. Тяжелая, как могильная плита. В такие часы все, кто может, перестукиваются. А он?.. Пробовал прикладывать ухо то к одной, то к другой стене —ничего расслышать не мог. Однажды ему показалось, что кто-то сверху кричит в щелку возле печной трубы. Приподнялся на цыпочки, прильнул ухом—тоже ничего не услышал. Парашник принес записку: «Почему, сосед, не отвечаешь? Если не знаешь азбуки для перестукивания —научим». Попросил сказать со­ седям, что он тугоухий. Наступили теплые дни, на тюремный двор заглядывало солнышко. Узники открыли форточки. Сидя на подоконнике, Курнатовский ви­ дел —машут руками, кричат. А что кричат? Проклятая глухота! Если парашник не скажет да не принесет записки, не узнаешь ни одной но­ вости. Впрочем, кое-какие новости он узнавал, глядя на двор. Время от времени открывались ворота: кого-то приводили под охраной жандар­ мов, кого-то выпускали на волю. «На волю!» —скривились губы в усмешке. Вот он, Виктор Курна­ товский, после возвращения из сибирской ссылки жил каких-то четы­ ре месяца «на воле». Но разве то была воля?! Гласный полицейский надзор, наверняка, заменили негласным. Только и всего. Волю они об­ ретут после революции. А что же теперь в Тифлисе? Как там раздувают костер гнева то­ варищи, уцелевшие в ночь массовых арестов?